Актер Станислав Демин-Левийман – яркое заметное явление на петербургской сцене. Его профессиональная универсальность позволяет ему проявить себя и в драме, и в мире театра кукол, и на киноэкране. Кажется, Станиславу подвластен любой жанр, любой образ получается у него достоверным. Марина Константинова поговорила с артистом о первых шагах в искусстве, секретах мастерства и жизненных принципах. Об этом и многом другом – в очередном материале Musecube.
– Очень приятно сегодня вести этот разговор, потому что никакой не секрет, что Станислав Демин-Левийман является одним из самых моих любимых петербургских артистов. И первый вопрос здесь максимально очевидный: как ты стал актером, что этому способствовало?
– На самом деле, все началось с того, что как-то в школе мы делали поделку – аквариум из обувной коробки, чтобы потом прицепить туда еще рыбок. Это примерно третий класс, мне лет десять. И вдруг я смотрю на это свое творение и понимаю, что здорово было бы сделать из этого сцену! Причем на тот момент я ведь в театре ни разу не был, как-то вот так сложилось.
– Поэтому вдвойне интересно, как же тебя этим озарило?
– Так вот, сделал я эту коробку и давай развивать творческую мысль, мол, в ней можно фигурками играть. И стал располагать в ней каких-то кукол, а потом понял, что нужна уже коробка побольше… И там уже продумал сцену и тот самый черный кабинет (хотя, конечно, тогда я еще такого термина не знал, но интуитивно чувствовал, что там должен обязательно присутствовать черный), сделал кулисы, занавес. Придумал даже такой механизм нехитрый, чтобы декорация опускалась – то есть фактически применял в миниатюре штанкет.
– То есть можно сказать, что в тебе это вот сценическое мышление всегда было, скрыто дремало, а потом вдруг пробудилось? И ты фактически обрел самого себя.
– Да, так будет верно. Но у меня и мама хотела в свое время в театральный поступать, потом, правда, связала свою жизнь с кино. У меня семья в целом культурная, да. Книги про артистов всегда дома были. А я при этом мечтал водить поезда, просто грезил этим! И вся история с домашним театром воспринималась мною чисто как развлечение. А уже в подростковом возрасте я попал в театральную студию, там занимались пантомимой ученики учеников Марселя Марсо. Но и драматическая часть там тоже была, и вот я стал туда ходить.
– Каким героем ты себя видел в юности, какого персонажа хотел бы воплотить?
– Ромео или Гамлет казались для меня чем-то скучным. Я обожал артиста Милляра, и поэтому, например, роль Бабы-Яги мне была куда интереснее. Там ведь можно просто гениально себя показать, чем все эти слезы любви лить. Я и Лешим тоже как-то был, мне такое очень близко.
– Но одно дело – любительский театр в школьные годы, а другое – профессия. Как ты попал в театральный?
– А я уже на тот момент играл в театре и даже снимался в кино, поэтому спокойненько пошел себе поступать. Документы подал и на драму, и на куклы, никуда в итоге не поступил. Продолжил играть в своем театре, а через два года мне сказала подруга детства, что на факультет театра кукол набирает курс очень крутой мастер – Валентина Николаевна Ширяева. Это был такой экспериментальный набор, возникший случайно. Мы в ходе учебы изучали все существующие театральные системы и техники: Мейерхольд, Чехов, Станиславский. Ее методика была такова: сначала ты пропускаешь материал через себя, а затем выражаешь это в кукле. Важно делать это не механически, без штампов. Она всегда говорила: «Кукла – это балет, а в балете должно рождаться движение».
– Часто бывает так, что реальность учебы в театральном вузе не совпадает с представлениями. Как было у тебя?
– Поскольку я активно играл в театре, то учиться пошел на заочное. Правда, занимался все равно как на очном, и диплом у меня очный. Сложная история. Все, что происходило со мной в академии, оказалось захватывающим. В итоге я из театра-то и ушел, сделав выбор в пользу высшего профессионального образования. Мне хотелось уже выйти на какой-то новый уровень, покинуть этот замкнутый круг. А от учебы я просто кайфовал! Большинство педагогов были свободны в своем мышлении, позволяли нам самовыражаться.
– Кстати, о свободе. Тебе важно сохранять это ощущение в профессии, быть в какой-то степени независимым?
– Конечно. Я без нее не могу.
– Но ведь профессия артиста ведомая: режиссеры лепят из вас те или иные образы.
– Нет, это не так. Ну, или мы сейчас говорим о каком-то устаревшем подходе. Я искреннее считаю, что режиссер и актер должны составлять тандем. Круто, когда между вами взаимопонимание, и вы слышите друг друга.
– И как раз сейчас самое время узнать, как ты познакомился с Чакчи Фросноккерсом (Чакчи Фросноккерс – режиссер, худрук Малого театра кукол. Прим. авт.) и попал в МТК?
– На втором этаже факультета театра кукол все началось. Я вышел в перерыве в коридор, он вдруг ко мне подбегает и говорит: «Я хочу, чтобы ты играл у меня в спектакле!». Мы не были близко знакомы, возможно, пересекались на каких-то показах – и тут такое. Речь шла о спектакле «Король умирает», и он мне сказал, что только я это сделаю.
– У вас сразу сложился тот самый пресловутый тандем, о котором мы говорили чуть ранее?
– Поскольку я его постарше, я сразу себе внутренне сказал, что просто доверюсь ему как режиссеру, буду выполнять его профессиональные указания. И все, мы начали работать.
– А можно вспомнить какую-то вашу совместную работу, в которой было тяжелее всего?
– Бывали разные моменты, конечно. Это абсолютно нормально. Но они как-то затираются со временем. В каждой постановке есть своеобразный экватор – ты его просто проходишь и двигаешься дальше. Но никогда такого не было, чтобы я кричал, что все, мое терпение лопнуло, я ухожу.
– Ты в своей сценической жизни воплощаешь невероятное количество самых разных персонажей: от Кости Треплева до короля Лира. Ты можешь сыграть узника ГУЛАГа, школьника и даже мешок с углем. Очень хочется узнать, какая из ролей является твоей любимой. Что позволяет тебе так точно вживаться в образ как положительного, так и отрицательного персонажа?
– По поводу школьника (речь идет о спектакле «Цацики идет в школу» в театре «Суббота». Прим. авт.) хочу рассказать. Я тут как-то расслабился и подумал, что уже немного староват для этой роли. А мне потом администратор передал, что какой-то мальчик, выходя из зала, сказал: «Он ТАК похож на моего одноклассника! Только лысый». И я понял, что все нормально, можно спокойно играть и дальше. А как мне это удается? Школа, полученное образование, мастерство.
– А мне вот кажется, что в твоем случае тебе это просто как-то свыше дано.
– Ой, вспомнился случай, когда один из преподавателей поставил меня рядом с одной моей однокурсницей и сказал: «Вот этих поцеловал Бог». Так неловко было тогда, честно говоря. Возможно, да, что-то такое тоже есть… Но все же я руководствуюсь словами своего мастера, которая учила нас, что мы должны уметь играть все, ведь кукольники – универсальные артисты, для них нет ничего невозможного.
– Но вот такое проживание миллионов жизней, столь быстрое переключение с образ на образ – от этого не устаешь?
– Все очень просто. Всегда помню слова мастера: «Выходя со сцены, не забудь выйти из роли». Я легко отпускаю свои образы, это же часть профессии. Хотя вот недавно я снимался для сериала «Тайга», играл там такого аутичного молодого человека. И была одна сложная сцена, где надо в истерике плакать. Я сначала не знал про эту деталь. А режиссер попросил заплакать в кадре – заплакал и даже как-то легко, не задумываясь особо. Четыре дубля сняли, закончили работу, я вышел покурить – и все, жизнь продолжается.
– Очень люблю спрашивать артистов про роль мечты. Есть ли она у тебя?
– Как-то я сказал уже в интервью, что я сыграл трех королей, и мой некий план выполнен. Хотя вот я тут недавно Сергею Азееву предложил, мол, поставь на меня спектакль на большой сцене. Хочется такого. Это вполне правильные амбиции, на камерных сценах я уже сыграл достаточно. Я точно знаю, что я возьму большую сцену, у меня все получится. Это новый профессиональный уровень, иная работа с пространством, и я в ходе подобной работы сам расширюсь как артист.
– Чего ты категорически не допускаешь в профессии, есть ли у тебя какие-либо табу?
– Никакой никогда зависти. Я уверен, что у меня свой путь, я по нему иду и не оглядываюсь ни на кого. Всему свое время. И еще не допускаю ни малейшей халатности. Не терплю, когда на репетицию, скажем, приходят с похмелья. Я прямым текстом строго об этом говорю. И меня в этом отношении поддерживают, ведь поступать так совершенно неуважительно. И вот просто ненавижу в профессии понятие «халтура», пусть даже ты за нее денег получишь. В кино часто бывает: приехал на площадку, просидел весь день, а в кадр так и не вошел. И вот фраза «но тебе же все равно заплатят» для меня, честно говоря, не аргумент.
– Хочется спросить напоследок, поскольку уже немного об этом прозвучало. Ты определяешь себя как верующего человека?
– Да, я верю в Бога. Я протестант, хоть и еврей. По жизни в основном руководствуюсь интуицией и сердцем. И меня это еще ни разу не подводило. Я точно знаю, что и как будет, пусть и немного странно так звучит. А помолиться в той или иной ситуации мне всегда помогает.
Со Станиславом Деминым-Левийманом беседовала Константинова Марина специально для Musecube