Автор: subbota

В театре «Суббота» не так давно состоялась премьера, идеально вписывающаяся в его репертуар и полностью отвечающая духу этого места. Режиссер Андрей Сидельников обратил свой взор на пьесу выдающегося американского драматурга Теннесси Уильямса «Стеклянный зверинец» и сделал самостоятельное высказывание по ее мотивам. Получился тонкий невесомый спектакль под названием «Лицо сестры в сиянии стекла», проникнутый нотками тихой меланхолии, светлой печали и предсказуемой безысходности.

Семейные сложноустроенные перипетии лежат здесь в основе сюжета. Аманда только и делает, что живет воспоминаниями о яркой счастливой юности и стремится во что бы то ни стало выдать замуж дочь-хромоножку Лауру, ее сын Том работает на скучнейшей работе, пишет стихи и мечтает о лучшей доле. Сама же Лаура обитает в уютном коконе сладких грез, играет в свои достаточно взрослые годы с фигурками из стеклянного зверинца и бережно хранит в памяти свою одну-единственную влюбленность из школьных лет. Фигура отца в этой истории проходит пунктиром: он когда-то бросил семью и ни разу с той поры о ней не вспоминал. В материнском стремлении устроить судьбу своих детей все средства оказываются хороши, и вот на ужин уже приглашен приятель Тома Джим. Аманда строит грандиозные планы, делает огромную ставку на этот романтический вечер, призванный сблизить дочь и столь перспективного, по ее мнению, молодого человека. Но ничего хорошего из этой встречи ни для кого не выходит. Том теряет уважение своего коллеги, Аманда понимает, что шанс на брак для Лауры потерян, счастливые иллюзии Лауры с грохотом разбиваются, словно ее любимая фигурка из дорогого сердцу зверинца. А что же Джим? Он словно бы и не виноват ни в чем: у него своя жизнь, определенные виды на нее, четкие цели на будущее, впереди ожидается свадьба с возлюбленной. Лаура никаким образом не вписывается в это продуманное существование, ей попросту нет здесь места. Но ведь никто и не обещал непременную взаимность со стороны Джима — ее создала в своем воображении Аманда, зацикленная на идее пристойного брака для дочери.

Спектакль «Лицо сестры в сиянии стекла» в конечном счете — нежная, истинно по-стеклянному хрупкая и очень-очень, буквально до слез, грустная история. Здесь говорится о крайне важных вещах: тотальном непонимании внутри семьи, одиночестве в кругу формально самых близких, скрытой материнской тирании, а также о пресловутых благих намерениях, которыми, как известно, вымощена дорога в самый настоящий ад. Этот сюжет, с другой стороны, также и об эскапизме как попытке спрятаться от неприглядной болезненной реальности. Скрыться можно в кино или же в созерцании стеклянного зверинца под бесконечное прослушивание старомодной граммофонной музыки — лишь бы уменьшить неотвязную внутреннюю боль. Настоящая жизнь протекает в пушистых нежных мечтах, и совершенно не хочется снисходить до унылой повседневности в кругу таких же одинаковых людей. Хочется быть не как все. Но крушение иллюзий неизбежно, увы.

В этом спектакле крайне важна и тема женской судьбы, зачастую незавидной и весьма предсказуемой. Замужество как единственный шанс состояться и не умереть в одиночестве на задворках жизни — такое представление бытовало еще совсем недавно, альтернативное мнение по этому вопросу фактически не имело право на существование. Последствия такого отношения зачастую бывают весьма плачевны, и данная постановка отлично это иллюстрирует. Кроме того, тема женской неустроенности в целом, вне зависимости от возраста, раскрыта здесь очень хорошо. Брошенная мужем Аманда не может полноценно реализовать себя, не представляет своей жизни вне семейного уклада, тяготится несправедливым одиночеством.

Ключевая тема спектакля — каноническое противостояние мечтателей и реалистов, их яркое четкое противопоставление. Том рисует в своих фантазиях жизнь, далекую от неприглядной суровой повседневности, скрывается от нее же в полумраке кинотеатра, пишет стихи и словно бы отрезает себя этим от внешнего мира. Аманда живет ярким нарядным прошлым, также отгораживаясь от невеселых будничных дней, строит в своем воображении счастливую участь своих детей. Замыкается в разноцветном переливчатом мирке стеклянного зверинца и собственных грез Лаура, оберегая это локальное вместилище счастья. На их фоне Джим О’Коннор явно стоит особняком: он трезво смотрит на вещи, способен адекватно оценить себя и не впадать в неуместную мечтательность. У каждого из этих персонажей отдельная правда и личный способ прожить эту жизнь — какого-то условно верного/неверного варианта здесь не предусмотрено.

Сценографическое решение спектакля замечательно воплощает его идеи. Художник Николай Слободяник создал в постановке лишенное семейного уюта и теплоты пространство, населенное разноцветными фигурками тех самых животных из стеклянного зверинца, расположил в пространстве множество свечей, добавил блестящий штрих в виде серебристого диско-шара. Тут царствует мрачная неприветливая темнота, которую время от времени освещает то или иное яркое пятно. Предметы и люди кажутся здесь чужими друг другу, существуя в очевидной дисгармонии. Важным приемом спектакля становится живая видеосъемка (работа Максима Баскакова), выводящая лица артистов на крупный передний план, словно бы делая их персонажами столь любимого главным героем кинематографа, придавая происходящему своеобразный оттенок холодноватой черно-белой документальности.

Несомненный плюс спектакля — точные, продуманные актерские работы. Кристина Якунина попадает в нерв своей Аманды и выразительно создает ее образ. Виталий Гудков молчалив и задумчив в роли Тома. Джим О’Коннор, которого играет Сергей Кривулев, не лишен броского обаяния. Но особое внимание, безусловно, привлекает Виола Лобань. Актриса играет юную Лауру с каким-то совершенно удивительным выражением лица и внутренним светом.

В этой истории не будет счастливого исхода, да и какой-то высокой морали, честно говоря, тоже не будет. С главным героем останется лишь неотвязный сестринский образ и, судя по всему, неискоренимое чувство глубокой вины. Том покидает семью, чтобы попытаться строить свою жизнь самостоятельно, но получится ли это у него? Спектакль Андрея Сидельникова не дает четкого ответа на этот вопрос, предоставляя зрителю право досочинить историю, дополнить ее самостоятельно, поддаться глубокой вдумчивой рефлексии. Открытый финал предоставляет такую возможность, и публике лишь остается делать ставки.

В Петербурге в театре «Суббота» идёт премьера спектакля «Лицо сестры в сиянии стекла» (16+) по мотивам произведений американского драматурга Теннеcси Уильямса. Эмоции актёров в этой постановке как под увеличительным стеклом…

Режиссёр: Андрей Сидельников

В ролях: Кристина Якунина, Виола Лобань, Виталий Гудков, Сергей Кривулев

Продолжительность: 2 часа без антракта

О чём спектакль

Зрители вместе с главным героем Томом отправляются в путешествие по его воспоминаниям. В тот период, когда он работал продавцом обуви и жил вместе с мамой и сестрой Лаурой. Хозяйка дома очень озабочена судьбой старшей дочери инвалида. Мать оплачивает для неё курсы машинисток за 50 долларов, а это совсем немало, учитывая не слишком благополучное финансовое положение семьи, но Лаура их прогуливает. Тогда предприимчивая мама делает ставку на замужество. Но Лаура девушка домашняя и очень застенчивая. Целыми днями она сидит в своей комнате и играет со «стеклянным зверинцем» — это миниатюрные цветные фигурки разных животных: жирафа, льва, единорога и других. Мать просит Тома подыскать на работе коллегу-холостяка. Кандидатом в женихи оказывается школьная любовь Лауры…

В чём особенность спектакля

Декорации скрыты за белым экраном, как в кинотеатрах. На нём транслируются чёрно-белые видео — заранее записанные и «сиюминутные» — сцены из спектакля здесь и сейчас. Камеры стоят в разных уголках зрительного зала. Никогда ещё эмоции актёров не были так близко. Экран как увеличительное стекло, через которое ежесекундно видны глаза актёров, полные переживаний.

Режиссёр умело использует технологии, выстраивая перед глазами сидящих в театре людей картинку как в кино. Так, лестница в зрительный зал превращается в подъезд дома, где живут герои. Том и Лаура уходят со сцены, но появляются крупным планом на экране. Получается очень живо и реалистично.

Впечатление обычного зрителя

Нечто оригинальное и волшебное — так можно охарактеризовать спектакль «Лицо сестры в сиянии стекла». Одно дело, когда смотришь обычный фильм дома или в кинотеатре, и совсем другое, когда события на экране происходят в это же мгновение, а актёры в нескольких метрах от тебя. С таким кинематографичным подходом магия театра, которая заключается в живых эмоциях, ещё больше очаровывает. Постановка «Лицо сестры в сиянии стекла» — захватывающий театральный феномен.

Атмосфера спектакля навевает воспоминания о детстве. Цветные фигуры зверей за белым экраном создают красивые блики. Это как нечто далёкое, что ты плохо помнишь, но оно кажется таким ярким, прекрасным и манящим.

Из актёров выделяется исполнительница роли мамы Кристина Якунина — она будто вышла из ретрофильма. Крупные чёрно-белые кадры с актрисой выглядят очаровательно. Её гиперопекающая героиня порой вызывает улыбку, порой сострадание, но веришь ей всегда на все 100%. А «соврать» в спектакле такого формата шанса нет.

О конкурсе-фестивале коротких пьес «Stories»

В театре «Суббота» завершился VI Конкурс коротких пьес «Stories», основная задача которого — открытие новых имен. Но прочитав пьесы, просмотрев эскизы и прослушав экспертов, понимаешь, что у проекта огромное количество функций. Обращаешь внимание уже не только на заложенные драматургом смыслы и их режиссерскую интерпретацию. После каждого показа и его обсуждения складывается ощущение, что тексты и их репрезентация в форме эскизов позволяют задуматься о проблемах и тенденциях, характерных для нынешнего театрального искусства.

О сложностях определения жанра

Фестиваль открылся монопьесой «П» Александра Веревкина-Орлова. В тексте происходит осмысление смерти отца, с которым герой никогда не был близок. Родитель существовал в пространстве мира, но не существовал в пространстве самого рассказчика. От этого пьеса проникнута растерянностью, непониманием, как нужно реагировать на уход из жизни как будто бы не чужого, но и не близкого человека. Текст наполнен смешными, алогичными, сумбурными размышлениями, которые являются попыткой убежать от незнакомой герою боли и непонимания, как ее воспринимать: да, отец умер, но его же не было рядом со мной, тогда почему мне так тяжело от этой новости?

Неопределенность реакций четко передали режиссер Аскар Галимов и актер Владислав Демьяненко, чередующие комическое и трагическое, даже экзистенциальное. И если во время прочтения сам текст кажется предельно серьезным, своеобразной исповедью, где каждое, даже самое нелепое слово — это глубокий вывод и осознание, то в представленном эскизе история становится своеобразным перебеганием от одного состояния к другому. В результате сложно определить жанр, о чем на обсуждении показа размышлял театровед Павел Руднев: «Попытка найти жанровую модель привела меня к ощущению неудачного стендапа, несмешного… и из неспособности сделать хороший стендап получается отличный человек, который ничего не может».

Иногда соединение двух противоположных интонаций работает как прием — если не «спасающий» пьесу, то делающий ее более «подвижной». И тут сложность в определении жанра становится не проблемой, а возможностью сделать текст более динамичным. Но в этом вопросе работает множество факторов — они могут не позволить двум противоположностям слиться. Именно это и произошло во втором показе…

О не совпадающей с материалом интонации

Режиссер Виталий Криницин представил эскиз по пьесе «Показалось» Алены Епиной. Девушка Яра сталкивается с кризисом собственных чувств и состояний. Она понимает, что в жизни совсем не осталось триггеров. Стараясь вызвать в себе отрицательные эмоции, героиня всячески разрушает привычную жизнь. Но разрушение происходит, а чувственная реакция все равно не наблюдается. В целом, примерно так же можно описать ощущения от самого эскиза. На сцене постоянно что-то происходит, актеры стараются раскрыть психологию героев, режиссер использует насыщенное музыкальное оформление, интересные решения и приемы. Например, исполнители активно работают с рисом, являющимся визуализацией рутины, которая с годами лишает человека чувств. Все второстепенные персонажи исполняются одним актером, который постоянно меняет майки с написанными на них обозначениями социальных групп и именами людей, с которыми сталкивается Яра. Но диссонанс остается. И по ходу действия только укрепляется. Однако выявить его природу поначалу проблематично.

Обсуждение эскиза помогло понять неоднозначность собственной реакции. Задели слова театроведа Татьяны Джуровой о том, что в самой пьесе героиня является «эмоциональным парадоксом»: «Она не выгоревшая, к бесчувственности ее привела не какая-то цепочка событий… в своей социопатии она ужасно смешная». И действительно, даже достаточно серьезное восприятие не может не дать прочувствовать в самом тексте ироничную, абсурдную интонацию.

Режиссер же пошел по пути создания драмы, которая всячески подчеркивается лиричными музыкальными композициями. Словно на сцене разворачивается трагедия человека: с ним что-то произошло, и теперь ему нужно посочувствовать. Однако сочувствие не пробуждается, ибо в истории не показано исходное событие, которое привело героиню к подобному «пустому» состоянию. В результате чего приемы, подчеркивающие драматизм истории, начинают восприниматься как спекуляция и манипуляция чувствами зрителя.

Первый фестивальный день завершился еще одной монопьесой — «Гудбай, Китти». Лана Гранецкая создала вербатим-пьесу о парне, который потерял свою любовь и теперь пытается жить дальше, но это не всегда получается.

Режиссерское решение Екатерины Шиховой вызвало дискуссию, поскольку из монопьесы она сделала населенный полноценными персонажами спектакль (уже как будто бы даже и не эскиз). Так, на сцене представлены не воспоминания о первой любви героя, а активная девочка, которая обладает самостоятельностью. У нее есть свои реплики, характер, образ. Но самое главное отличие спектакля от пьесы — появление бесконечно пьяных бездомных в смешных, местами подростковых нарядах. Изначально внедрение этих персонажей кажется своеобразным «гэгом» для создания веселой атмосферы. Однако не просто так на сцене установлена большая дворовая карусель, на которой периодически крутятся и бездомные, и главные герои, а около стен разбросаны грязные игрушки: нам показана среда, которая соединила подростков. В этой среде они росли, развивались, и вроде они не одиноки, но и окружение этих ребят вызывает сомнение, ведь их друзья — бесконечно пьяные люди без места жительства.

Из бездейственной пьесы-монолога режиссер создала «движущуюся», во всех смыслах наполненную жизнью историю, в которой показано полное развитие характера рассказчика. Яркое прочтение спровоцировало у экспертов размышления: не заслоняют ли сторонние «паразиты» авторский текст? Мнения разделились. Однако запомнились слова московского театрального критика Анастасии Ивановой о том, что введенные режиссером персонажи сродни могильщикам в «Гамлете», сарказм и ирония которых «оттеняет трагичность истории».

О том, что «вскрывать абсурд абсурдом — масло масляное»

Второй фестивальный день открылся эскизом по пьесе «День яйца» Марии Бердинских. Районный филиал городской филармонии, расположенной в Междуречинске. Денег мало, зрителей тоже мало. Работники учреждения всячески думают, как справиться с ситуацией, чтобы филиал не закрыли. И они находят выход — организуют праздник, посвященный Дню яйца…

Прозаичный сюжет пропитан алогичными ситуациями и диалогами, а также предельно искренней чудаковатостью, характерной для героев истории. Режиссер Роман Муромцев преумножает эти особенности пьесы, во всем подчеркивая абсурд: в визуальном решении (основное действие разворачивается на лавке, а перед ней — большая гора семечек, которые являются своего рода образом пропадающей в мусоре жизни), в заостренном актерском исполнении и обрисовке некоторых образов (из модной «городской фифы» представительница городской филармонии время от времени превращается в разъяренную кошку, которая бросается на всех работников, потому не просто так она является в учреждение с трупом птицы в зубах).

Заостренная режиссура вроде бы и «разоблачает» всю нелепую, сжирающую атмосферу провинции. Но чем дальше, тем четче чувство, что абсурд в этом сценическом прочтении — самоцель. А если даже не самоцель, то направлен на жесткое высмеивание работников филармонии и их жизни. В то время как текст Марии Бердинских нацелен скорее на то, чтобы через элементы алогичного театра поднять, обострить социальный конфликт. И здесь обращают на себя внимание слова театрального критика Нияза Игламова: «Абсурд, вскрываемый абсурдом, — масло масляное».

Режиссерское решение Романа Муромцева уводит в сторону экспрессивного балаганистого действа. Это нельзя назвать недостатком, однако здесь тот случай, когда стороннее не столько забивает проблематику, заложенную драматургом, сколько делает ее фоном. В центре — выстраиваемый постановщиком хаос, нуждающийся в долгом осмыслении. Но главное то, что — при всех противоречиях — этот хаос хочется разгадывать.

О бытовых темах, показанных сквозь призму инфернальности

Осмысление социальных конфликтов и их влияния на жизнь отдельного человека продолжилось в эскизе «Бездомные» по пьесе Даши Че. Это история о сложностях, которыми сопровождаются поиски жилья. Они максимально глупы и абсурдны: злые, глухие к чужим проблемам хозяева квартир, наплевательски относящиеся к быту соседки, неумение риелтора договариваться с клиентами. Но именно совокупность всех этих «маленьких нюансов» и делает героев бездомными.

Сама пьеса обладает неким мистическим очарованием: ситуации бытовые, однако преподнесены они как блуждание по лабиринтам. В этом направлении движется и режиссер Варвара Сополева, которая создает наполненный инфернальными мотивами путь. Реальность становится яркой, но грубой галлюцинацией: темное пространство, повсюду белые объемные головы с нарисованными гримасами; квартира риелтора «начинается» синей меховой дверью; роли многочисленных эпизодических персонажей исполняют одни и те же актеры, которые очень «плавно», даже незаметно перевоплощаются. Так, «зловещая» невозможность найти стабильный ночлег (не говоря уже о духовном пристанище) в прямом смысле превращает жизнь главной героини в корриду.

На первый взгляд, режиссер раскрывает потусторонний ужас рядовой жизненной ситуации. Общее решение соответствует самой истории. Но в то же время, как сказала Наталья Санникова, руководитель Театральной платформы «В Центре» екатеринбургского Ельцин Центра, выбранные режиссером приемы закрывают легкость и воздушность самого текста: «Создана страшилка, но как будто бы страшилка — это не тот ключ, которым может открываться эта пьеса».

О театре «недосказанности»

Финалом фестиваля стал эскиз «Море» по пьесе Ирины Смагиной. Камерная пьеса-игра обволакивает таинственностью. Она спрятана в действиях и диалогах героев, боящихся показаться уязвимыми, чувствующими. Чем дальше, тем меньше понимания, где правда, а где ложь. Это рождает недосказанность и местами отсылает к пьесе «В ожидании Годо».

Режиссер Марк Букин развивает линию недосказанности, уходя в аккуратный, не изобилующий внешними проявлениями абсурд: на сцене два исполнителя — Софья Андреева и Виталий Гудков. Чередование интонаций позволяет создать парадокс самой жизни, показанный на примере взаимоотношений Его и Ее. Герои постоянно «перебегают» от одного возраста к другому, сцены-воспоминания превращены в реальность. Режиссура в синтезе с текстом сначала путает и заставляет задуматься: а нормально ли то, что я перестаю улавливать цепь происходящего? И режиссер дает прямой ответ на этот вопрос: актер Виталий Гудков начинает своеобразный интерактив, в котором подчеркивает, что если ты ничего не понимаешь, то так и должно быть, потому что «мы сами ничего не понимаем».

Однако во время просмотра эскиза может возникнуть и ощущение «игры ради игры», о чем также размышлял заведующий литературной частью театра «Суббота» Владимир Кантор: «…есть интересная игра, а история немного „буксует“». Действительно, в отрыве от идеи самой пьесы режиссура и существование исполнителей могут показаться излишне «концентрированными». Однако стоит только вспомнить о специфике драматургического текста, и сразу все складывается: на сцене «понятная в своей непонятности», наполненная фантасмагорией игра человеческих состояний.

О «новом»

В контексте подведения итогов фестиваля ценным становится заключительное слово Андрея Сидельникова — главного режиссера театра «Суббота»: «Приходят люди, смеются, плачут, и ты понимаешь, что не хочешь это заканчивать. Ведь все, что заканчивается, нельзя зафиксировать, потому что завтра начнется новое». Но этим «новым» может оказаться все то, что начинало рождаться в период фестиваля. Так, на протяжении двух дней молодые режиссеры презентовали свой взгляд на различные художественные направления — театр символизма, метафорический, абсурдистский. Однако красной нитью проходила идея уникального «непонятного» театра, в котором героями руководят малообъяснимые чувства и состояния, что наиболее ярко было показано в финальном эскизе. Сегодня оказывается важным говорить о том, что быть человеком иррациональным, «играющим с жизнью» — нормально, поскольку такова наша природа.

В театре «Суббота» состоялась премьера спектакля «Реникса» по пьесе Чехова «Три сестры». Корреспондент Metro оценил постановку.

О чём спектакль

Чеховская пьеса разворачивается на вокзале. Сцену и зрительный зал разделяет миниатюрная железная дорога. Спектакль начинается с первым звонком. Вокруг суматоха: люди ищут свой ряд и место. А в это время главные героини уже молча страдают по Москве. Когда все в сборе, свет в зале гаснет, зажигаются софиты. Ольга подходит к микрофону и поздравляет Ирину с 20-летием –у неё сегодня день рождения. Так поступают и другие персонажи. Всё это немного напоминает монологи из стендапа.
Сюжет «Трёх сестёр» перенесён в современное время. Это отражается и в костюмах актёров, и в их действиях. Так, Вершинин дарит имениннице Ирине толстовку с надписью «Москва», чему девушка несказанно рада. Тут и клубная вечеринка с танцевальной музыкой, и экспрессивные разговоры, «подогретые» горячительными напитками.

Несмотря на то что это не классическая версия «Трёх сестёр» со старинными платьями и интерьерами начала XX века, смысл чеховской комедии всё тот же – мечты, которым так и не суждено сбыться. Впрочем, главные героини не особо то и стараются ради их реализации.

Для тех, кто забыл, что такое «реникса»,  в конце будет объяснение.

В чём особенность постановки

Весь спектакль пронизан темой космоса. Это выражается в музыкальных вставках, проекциях звёзд и планет на стенах вокзала. Иногда актёры замирают и начинают что-то ловить в воздухе, некую энергию. Спектакль пронизан мистической атмосферой, а один из самых загадочных персонажей – жена Вершинина. У неё узелок за спиной, и она периодически ходит по зрительному залу в поисках своих девочек, которыми оказываются тряпичные куклы, разбросанные по углам. Перед антрактом она поёт песню, навевающую зрителям ощущение чего-то потустороннего. Она же диспетчер здешнего вокзала: объявляет о прибытии поездов. Один из интересных моментов спектакля – проезд ж/д составов. Из-за кулисы появляется белый свет, как на реальной железной дороге, а затем гудящий поезд проезжает перед зрителями. Правда, герои так и остаются стоять на перроне.

Впечатления обычного зрителя

При просмотре спектакля «Реникса» возникает какое-то призрачное ощущение. Будто герои Чехова заточены на этом вокзале и без конца проигрывают старый сюжет. Тут и Солёный, который постоянно пишет что-то на стенах, Ольга за ним стирает, а он снова пишет. Наталья Ивановна и Прозоров три раза повторяют сцену влюблённости. Будто все это их персональный ад, и варятся они в своём котле уже очень давно. Если до антракта ещё был какой-то намёк на комедию, который и без того трещал по швам от накаляющихся драматических страстей, то во втором действии совсем не до смеха. Но от происходящего на сцене всплакнуть не хочется – скорее появляется тоска и безысходность. Да и герои лично у меня не вызвали сопереживания, ведь они только и делают что страдают. Но никто из них не прилагает усилий, чтобы как-то изменить свою жизнь. Ленивые мечтатели, не более того. Единственная, кто думает о земном и что-то делает, – это коварная Наталья Ивановна. И пока они летают в облаках, она фактически становится хозяйкой их дома.

Как и любой хороший спектакль, «Реникса» навевает множество мыслей, и у каждого зрителя они свои…

Два дня, 18-19 января, я была погружена в живую атмосферу Театра «Суббота», в небольшом пространстве которого мне всегда и дышится, и смотрится легко и свободно.

Фестиваль коротких пьес Stories стал заметным театральным событием в Петербурге. Он проводится уже в шестой раз, в этом году в его конкурсе участвовало 350 пьес. Из тринадцати пьес шорт-листа выбрано было для постановок, как всегда, всего шесть: «Гудбай, Китти» Ланы Гранецкой, «Бездомные» Даши Че, «Показалось» Алёны Епиной, «П» Александра Верёвкина-Орлова, «День Яйца» Марии Бердинских, «Море» Ирины Смагиной. В этом особенность и уникальность Stories – отобранные режиссерами пьесы должны быть поставлены за четыре-пять дней (однако, мобильность!)

Результат на сцене оказался для меня неожиданно не лабораторным из-за сильного уровня режиссуры, где экскизность, продиктованная отсутствием времени, стала вдруг точной недосказанностью и своеобразным «пустым» означающим времени. Cвою положительную роль в фестивале сыграли и актеры Театра «Суббота», их профессионализм крепко поддержал молодых режиссеров и драматургов Stories.

Уровень взаимодействия режиссуры с драматургией на показах оказался разным: где-то была достигнута их синхронизация, где-то синтез оказался еле внятным, где-то неожиданно отклонившимся в другое измерение. Такой, в хорошем смысле, «разнобой» в режиссерских прочтениях пьес, привносил в показы ценное ощущение «многоголосия» и многообразия.

После каждой экскизной постановки с кратким анализом выступали эксперты-ридеры, театроведы и критики: Татьяна Джурова, автор концепта Stories; Владимир Кантор, литературный редактор Театра «Суббота»; Нияз Игламов, модератор обсуждений; Павел Руднев и Наталья Санникова. Не могу сказать, что я совпадала с ними в оценке увиденного, чаще всего нет, но послушать было интересно.

На Stories мне хотелось понять: как молодые авторы смогут уловить нерв времени, находясь внутри российского пространства с учетом нынешних предлагаемых обстоятельств. Конечно, мое ожидание можно назвать утопически-абсурдным, ведь оно требует некоторой дистанции и отстранения от происходящего, но мне верится в проживание в текущем моменте, способное «выловить» истинное из потока жизни.

В предложенных коротких форматах эскизов оказались не только монопьеса и дуэты, но и групповые многоперсонажные работы. Практически все постановки были представлены в очень удачной и довольно не минималистичной сценографии, например, в «Гуд-бай, Китти!» на сцену даже были «втиснуты» настоящая детская карусель и небольшая ударная установка.

Особенностью всех показов стало использование различных «потоков» сыпучих веществ от риса и соли до гор семечек и воды. У меня сложилось ощущение, что режиссеры через них пытались неосознанно передать витающую в атмосфере идею «разъятия» материального мира до его субстанциального состояния.

Учитывая, что это мои личные некритические заметки, отмечу только те эскизы, которые произвели на меня особенное впечатление.

Признаюсь честно, я обожаю творчество режиссера Романа Муромцева и вхожу в клуб его поклонников как и Татьяна Джурова (о чем полушутя было отмечено во время обсуждения). Как режиссер, Роман давно и удачно работает в редком жанре гиньоля, чья сценическая избыточность явно не барочной и рафинированной природы, а глубоко профанная и жестко витальная, способная сбить любые тонкие настройки восприятия, что и произошло на показе.

Меня изумила тишина зала во время просмотра эскиза, прерываемая иногда одиночными вспышками смеха. Сюжетную линию пьесы «День яйца» уральского драматурга Марии Бердинских можно назвать гротескно-карнавальной, в ней просматривается аналогия с фильмом День выборов (2007), где абсурдность и нелепость российской жизни не просто комедийны, а гиперреалистичны. Но Роман в своем эскизе сделал акцент на инфернальном и трагическом существовании российской провинции, которое не принято сегодня обнажать, потому что последствия таких действий будут малоприятны. Получилась далеко несмешная и в чем-то даже хоррорная история, когда высокое (классическая музыка/ Рахманинов/ пианист Мацуев), сталкиваясь с профанным (Дом культуры Междуреченска), обнаруживает свое «возвышенное» в провинции: хрустальная люстра в том же ДК да портреты Мацуева по районному центру как визуализация мечты директрисы местной филармонии.

Другим сильным полюсом Stories стал для меня замечательный эскиз режиссера Марка Букина по пьесе Ирины Смагиной «Море». Работа понравилась практически всем и понятно почему – это уже практически готовая постановка, мастерски сделанная на одном дыхании двумя актерами в кратчайшие сроки. В эскизе совпало многое, в нем была нащупана тонкая грань игры настроений, недоговоренностей и воспоминаний двух пожилых людей из дома престарелых в беккетовской стилистике, о которой также вспоминалось не раз во время обсуждений.

Меня поразил медитативный рефрен эскиза/пьесы «слушай море», настойчиво произносимый персонажем Она (Софья Андреева) в разных регистрах ее состояний, на который остро и эмоционально реагировал Он, другой герой истории (артист Виталий Гудков).

Марку Буркину удалось «вытащить» на сценическую площадку разнообразное «море» коллизий и смыслов пьесы и сделано им это было филигранно и трепетно – и сценографически, и музыкально, и через великолепную актерскую игру.

«Море» как аллюзия человеческой жизни с ее приливами и отливами, в котором долгое дыхание жизни прерывается коротким выдохом смерти, задает синкопический темпоритм всему эскизу. Актерам удалось прожить историю в разных режимах: телесно-пластически-танцевально и используя разные сценические языки от буффонады до психологизма и даже (в середине) неожиданную перформативную интерактивность в зрительный зал.

И, наконец, не могу не сказать про пьесу Даши Че «Бездомные» с ее, как всегда, точным языком бытоописания, который в сочетании с обыденным сюжетом поиска дома постепенно перерастает из повседневного пласта жизни в метафизическое начало благодаря мастерству драматурга.

Но меня в первую очередь задела в «Бездомных» тема миграции, которая в пьесе Даши Че драматургическим способом трансформировалась из транснациональной проблемы в человеческое состояние внутренней миграции, когда глобальный мир вдруг на твоих глазах уменьшается до размеров мегаполиса/города (в пьесе это Питер). В этом урбанистическом локальном мире молодые люди тоже настойчиво ищут свой Дом в прямом и метафизическом смысле, и его поиск превращается в пьесе в своеобразную современную одиссею их поколения. Ведь за идеей Дома сегодня вырастает целый пласт прекарного посткапиталистического мира вместе с его чувственным следом воспоминаний памяти. Жаль, что режиссеру эскиза Варваре Сополевой не удалось сценически воплотить такую острую и актуальную идею пьесы. Буду надеяться, что когда-нибудь «Бездомные» обретут свое заслуженное второе дыхание и на сцене.

В Санкт-Петербурге 18-19 января в шестой раз прошёл фестиваль коротких пьес Stories. В театре «Суббота» зрители увидели шесть эскизов спектаклей, созданных приглашёнными режиссёрами по пьесам современных драматургов.

Ровно посреди фестиваля, а именно, утром второго дня, в пространстве «Флигель» театра «Суббота» состоялась встреча театральных экспертов, посвящённая современной драматургии. Особенность дискуссии заключалась в том, что эксперты в этот раз были ридерами, которые отбирали шорт-лист фестиваля: театровед, педагог, автор книги о драматургии «Драма Памяти» Павел Руднев из Москвы; куратор и театровед Нияз Игламов, который работает в Казани; литературтрегер и поэтесса Наталья Санникова из Екатеринбурга; преподаватель РГИСИ, известный театральный критик Татьяна Джурова; главный режиссёр театра Андрей Сидельников и заведующий литературной частью Владимир Кантор. На встрече присутствовали драматурги и другие участники фестиваля: режиссёры, продюсеры, театральные критики.

Ведущий дискуссии Владимир Кантор поднимал очень интересные темы. Например, он начал с вопроса, что, по мнению присутствующих, ожидается от современной драматургии. Однако, пожалуй, особенность встречи состояла в том, что ответы звучали не то, чтобы невпопад, но не совсем на вопрос.

Так, Павел Руднев открыл беседу тем, что констатировал печальный факт – количество современных пьес, которые ставятся в театре, неуклонно снижается и занимает около 10% в общем объёме репертуара. О сложностях и причинах этого падения на встрече говорили много.

Прежде всего, стало меньше конкурсов, а ведь существует зависимость количества постановок современных пьес от количества конкурсов. Сокращается число площадок, на которых представляют авторов. Не существует единой платформы, где публиковались бы списки шорт и лонг-листов всех драматургических конкурсов последних лет. Татьяна Джурова добавила, что именно конкурс часто является инструментом, позволяющим начинающему драматургу интегрироваться в театральную сферу. Владимир Кантор заметил, что эту функцию частично взяли на себя драматургические школы, среди которых самые известные – школы Натальи Скороход в Санкт-Петербурге и Николая Коляды в Екатеринбурге (на нынешнем фестивале прозвучали пьесы представительниц этих школ Даши Че и Марии Бердинских).

Также вспомнили ведущие драматургические мастер-классы авторов Константина Фёдорова и Юлию Тупикину. Её имя в дни проведения Stories звучало не раз: и как автора, по пьесе которой в «Субботе» идёт спектакль «Офелия боится воды», и как драматурга, отлично владеющего навыками само-продвижения и пиара, и как писателя, автора книги «Как разбудить в себе Шекспира»; к слову, эта книга цитировалась в эскизе спектакля по пьесе Александра Верёвкина-Орлова «П».

Возвращаясь к теме конкурсов, театральный продюсер Анна Резвова подняла ключевой, как мне кажется, вопрос о состоянии современной драматургии. Анна констатировала, что сколько бы не было драматургических конкурсов, есть нехватка сюжетов, слабость нарратива. Театр чувствует эти недостатки, поэтому появляются инсценировки современной прозы – в ней есть сильные сюжеты. И кроме того, мотивы в современной драматургии часто повторяются – драматург видит, что сработала одна схема построения пьесы и начинает её воспроизводить.

Подтверждая это высказывание, Андрей Сидельников посетовал: «Почему так много пьес-монологов? Из 350-и пьес, присланных на фестиваль, таких не меньше трети. Эти монологи создают ощущение, что читаешь одно и то же: несчастная любовь, расставание с родителями, наркотики». Также художественный руководитель «Субботы» отметил низкое качество текстов, из которых, к сожалению, много таких, что складывается ощущение, что «кто-то прикалывается над тобой». Татьяна Джурова встала на защиту драматургов: «Многих из них учили писать «хорошо сделанную пьесу», и они умеют это делать – вопрос в том, работает ли этот механизм сегодня».

Павел Руднев привёл в пример конкурс Валерии Приходченко «Исходное событие», где, помимо основной номинации, есть и несколько тематических, например, «ЖЗЛ» (Жизнь замечательных людей). В условиях, когда свобода драматурга ограничена темой или жанром, когда есть законы жанра, возникает и жанровая модель, и это даёт более сильные пьесы, чем в основной, свободной от этих ограничений, номинации.

Модератор придал дискуссии новое направление. «Насколько вообще театрам интересна современная драматургия?», – спросил Владимир Кантор. Слово взял Нияз Игламов: «В основах культурной политики сегодня – традиционные ценности, отсюда, прежде всего, запрос на классику». Он также напомнил, что большая часть театров финансируется государством, поэтому важно учитывать запрос заказчика и выстраивать диалог между всеми участниками процесса производства, ведь «театр – это именно производство», – подчеркнул Павел Руднев. И роль драматурга в нём – быть частью команды, независимо от того, мечтает ли он работать в тандеме с режиссёром или оставляет свой текст на произвол судьбы.

Говоря о современных текстах, эксперты отметили новую интересную тенденцию. Многие театры самостоятельно «выращивают» драматургов – и часто из режиссёров, которые всё больше занимаются не только инсценировками, но и становятся авторами оригинальных пьес. Известны случаи, когда актёр пишет пьесу, сам ставит и сам в ней играет, причём, по мнению экспертов, в таком исполнении пьеса звучит особенно сильно. Яркий пример – Ирина Смагина, чья пьеса «Море» вошла в шорт-лист Stories и была с успехом поставлена режиссёром Марком Букиным. Ирина является актрисой московского театра «Событие» и играет, в том числе, в поставленных ею же пьесах: «Он, Она и его жена», «ЗАГС» и других.

И далее Владимир Кантор обратился к Наталье Санниковой, чтобы она рассказала, есть ли такая направленность за рубежом – Наталья переводит пьесы с французского языка и хорошо осведомлена о ситуации в европейском театре. По её словам, тенденция, когда режиссёры становятся драматургами, отмечается и во Франции: «За последние 10 лет ситуация очень изменилась… Вышел интересный текст режиссёра и сценариста Севалье: специально под спектакль он написал пьесу «Стражник» (переводом на русский язык которой занималась Наталья, прим. авт.), и это довольно устойчивая тенденция. Модно ставить прозу, особенно популярен Бернхард. Современный французский драматург Жоэль Помра, – продолжала Наталья, – сам ставит спектакли по своим же пьесам». Было замечено, что ещё одной тенденцией и в России, и во Франции становится то, что пьесы создаются специально под спектакль. Но если на нашем рынке наблюдается снижение числа конкурсов (впрочем, по мнению Павла Руднева ситуация далека от 1990-х, когда их просто не было), во Франции и вовсе наблюдается драматургический кризис: пьесе сложно попасть в театр, потому что сначала она обязательно должна быть издана. А для того, чтобы пьеса была издана, драматург должен быть достаточно известен, и это замкнутый круг.

Анна Резвова заметила, что тенденция, когда пьесы пишутся режиссёрами, не нова, на протяжении многих лет они делают инсценировки, хотя бы потому, что им так проще, потому что эти инсценировки уже содержат режиссёрский план. Но существует и другая проблема – как сегодня строится взаимодействие между драматургом и режиссером, как они находят друг друга, и чем поддерживается этот диалог. Известно, что в первое десятилетие нашего века проходило множество лабораторий именно для того, чтобы выстроить этот процесс между молодыми драматургами и молодыми режиссёрами.

Продолжая тему самопродвижения, эксперты сошлись во мнении, что успех драматурга зависит прежде всего от личных качеств. И даже гениальный автор во многом проигрывает, если не умеет себя «продать» – как театральному сообществу, так и публике.

А что же делать драматургу, который не умеет себя продвигать? В поиске решения этого вопроса эксперты обсудили несколько вариантов. Во-первых, говорили о продюсировании: в настоящий момент просто не существует такого понятия как продюсирование пьесы, и только у очень известных драматургов есть агенты. Театральным продюсерам интересен либо проект, либо готовый спектакль. Павел Руднев вспомнил, что крупные издательства предоставляют агентские услуги своим авторам, сводя их с представителями киноиндустрии на так называемых «питчингах», но затем эксперты сошлись во мнении, что для театральных драматургов такая схема нежизнеспособна, так как роялти на драматургическое произведение – это «процент от процента», и этой суммой агентов не заинтересовать.

Также проблемой является то, что большинство пьес современных драматургов нацелены на формат малой сцены. Театры же, напротив, ориентированы на большие проекты; на пьесы, из которых можно сделать полноценные двух, и даже трёхактные спектакли – им выгодно собирать большие залы, которые могут «кормить» и театр, и драматурга.

Возвращаясь к вопросу о содержательных свойствах современной драматургии, Павел Руднев выделил три темы: одним из актуальных направлений он считает «неоабсурдизм», и оттого такой успех у Константина Стешика, который, по мнению театроведа, сегодня является самым ярким представителем этого жанра. Также хорошо развивается подростковая драматургия, поскольку на рынке на неё есть запрос. Но в ней произошли заметные изменения: драматургия прежних лет защищала ребёнка – тема защиты маленького человека была одной из главных тенденций. Сегодня всё наоборот: ребёнок часто становится агрессором, нападающим; героем пьесы становится мальчик или девочка девиантного поведения, тот, кто сам оказывается буллером.

«Также, – отметил Павел, – замечен рост числа текстов, основанных на смешении документальных, натуралистских черт с фикшном. Территория, где можно использовать что-то существующее, задокументированное: здесь возникает возможность фанфика, альтернативной истории и есть возможность развернуть документ в сторону фантазии или фантастики».

Завершилась дискуссия на оптимистической ноте – слово взяла ученица школы Николая Коляды, драматург Мария Бердинских: «На своём опыте могу сказать, что профессия драматурга существует; лифты работают – с помощью конкурсов, лабораторий, нетворкинга. И если есть желание – то есть и возможность, и такие конкурсы, как Stories, очень в этом помогают».

Надо отметить, что многие из затронутых на дискуссии вопросов эхом звучали на обсуждении эскизов спектаклей фестиваля Stories. В целом же, и дискуссии, и фестиваль показали, что вопрос освоения театром современной пьесы до сих пор является проблемным, и даже болезненным.

Международный конкурс коротких пьес Stories к шестому году своего существования уже  стал важным заметным событием театрального ландшафта, а заодно – хорошей доброй традицией и долгожданной встречей друзей и коллег. 18 и 19 января петербургский театр «Суббота» вновь гостеприимно распахнул свои двери, чтобы собрать всех, кто желает оценить свежие драматургические веяния, увидеть своими глазами режиссерские воплощения лучших конкурсных текстов, а также принять участие в живом эмоциональном обсуждении увиденного. Помимо рядовых зрителей, в дискуссии принимали участие журналисты, критики, драматурги, ридеры Stories.

А говорить было о чем: за два фестивальных дня публике было представлено шесть совершенно разных по духу и стилистике эскизов. Впрочем, все они сложились в определенную концепцию – случайно ли, преднамеренно ли  – так и осталось неизвестным. Режиссеров волновало как общее, так и частное, они выносили на суд зрителей и четко выраженную личную рефлексию, и по-настоящему глобальные философские вопросы.

Лейтмотивом первого дня стала боль. Режиссер Аскар Галимов выбрал в качестве материала пьесу драматурга Александра Верёвкина-Орлова с интригующим названием «П». И действительно, интерпретировать эту букву в контексте данного сюжета можно было двояко. П– папа. П– потеря. Тривиальная по сути история о переживании и проживании смерти раскрывается по ходу действия целым рядом второстепенных, но крайне важных тем (переизбыток соцсетей в наши дни, одиночество в толпе, неумение выражать эмоции, отцовская холодная нелюбовь, опыт детской травмы, дисконнект между супругами). Глубокие переживания неумело маскируются простеньким юмором, но подлинная бездна молчаливого горя никуда не исчезает. Эта работа во многом обязана своим успехом безусловному актерскому таланту Владислава Демьяненко, исполняющему этот моноэскиз искренне и проникновенно.

Отсутствие боли – в сущности, тоже особого рода боль. Рассуждением на эту тему занималась в своей пьесе «Показалось» драматург Алена Епина, а развитие данной идеи продолжил в одноименном эскизе режиссер Виталий Криницин. Эмоциональная глухота – причина или следствие проблем в жизни главной героини этой истории? Внятного ответа на этот вопрос мы так и не получим, повествование словно бы обрывается на полуслове, но пищи для размышления зрителям и так уже достаточно. Зарисовка из жизни современной молодежи была слаженно сыграна Кристиной Якуниной и Русланом Бальбуциевым.

Темой потери близкого человека закольцевался первый день показов. На этот раз в одной истории сошлись и первая чистая любовь, и первая невосполнимая утрата. Яркий броский эскиз Екатерины Шиховой «Гудбай, Китти» (драматург Лана Гранецкая, художник Катя Гофман) рассказывал о подростковом головокружительном романе, внезапной смерти возлюбленной главного героя и попытке обрести новую жизнь и новые чувства в ней. Здесь было много неприкрытых эмоций, узнаваемых и характерных для тинейджерских отношений примет и черт, хватало также музыки и юмора. Особый зрительский восторг вызывало каждое появление второстепенных персонажей (каких-то неприкаянных позитивных бродяг) в исполнении Владимира Шабельникова и Максима Крупского. Но и артисты главных ролей – Сергей Кривулев, Александра Маркина, Виола Лобань – были интересны и органичны в заданных образах.

Ведущей темой второго дня стал конфликт в том или ином его понимании. Ни на кого не похожий в своей специфической (но такой захватывающей!) режиссуре Роман Муромцев представил эскиз «День яйца» по пьесе Марии Бердинских. Здесь ключевое корневое противоречие лежит в устоявшемся противостоянии столицы и провинции. Но от социальной драмы эту во многом предсказуемую историю спасает львиная доля абсурда, просто запредельная его доза. Веселый сумасшедший балаган, тем не менее, позволяет себе несколько лиричных нот и дарит заслуженный хэппи энд. А бонус этого безумного представления – появление Станислава Демина-Левиймана и Алексея Кормилкина в образе канонических бабушек: в валенках и платках, с неизменным лузганьем невероятного количества семечек.

Режиссер Варвара Сополева частично осветила в своей работе «Бездомные» (пьеса Даши Че) неизменный конфликт людей, вынужденно проживающих на одной жилплощади. Мытарства молодой пары в поисках квартиры, вереница соседей со своими устоями, проблемами, разного рода жизненными ситуациями – вот основа этой истории. Эскиз предсказуемо вызвал у публики явное узнавание  деталей, обстоятельств, условий, породив живой эмоциональный отклик, но сам он при этом словно бы остался не до конца завершенным. Что, впрочем, не снижало принципиальным образом его качество, а актерская игра Владимира Абрамова, Татьяны Кондратьевой, Павла Лебедева, Киры Калашниковой и Дарьи Агеевой была представлена на должном уровне.

Наконец, финальный эскиз «Море» – и сразу два основополагающих конфликта в основе. Мужчина vs женщина, жизнь против смерти. Такая серьезная внутренняя заявка на старте минута за минутой разворачивается и раскручивается, раскрывается все новыми и новыми гранями, переходя раз за разом на следующий уровень. О чем эта история? О любви длиною в жизнь и неминуемой поступи смерти, о верности и лжи, о слепоте (реальной и образной) и обезноженности (здесь тоже символизм!). Но это не лирическая нежная зарисовка и не банальная слезливая мелодрама. И не драма даже вовсе, если уж начистоту. Здесь также очень силен удельный вес абсурда, неприкрыто видны явные отсылки к классику жанра Беккету, здесь игра как ведущий метод возведена в абсолют, здесь театр помещен в театр – только успевай снимать смысловые слои. Может, этой истории и не было вовсе, и она существует лишь на уровне воображения – такой вариант вовсе не исключен. Режиссер Марк Букин как-то особенно бережно и тонко сделал свой эскиз по пьесе Ирины Смагиной, и половина успеха работы честно лежит на блестящей актерской игре Софьи Андреевой и Виталия Гудкова.

Прошедшие Stories вновь порадовали всех собравшихся приятным разнообразием и подарили массу незабываемых впечатлений. Хочется надеяться, что установившаяся традиция не прервется, и уже через год мы получим возможность вновь оценить новые драматургические опыты, а также испытать особого рода эмоции от показов и обсуждений.

«Море«

Драматург — Ирина Смагина

Режиссер — Марк Букин

Артисты — Софья Андреева, Виталий Гудков

— Сколько времени? 

— Мало…

Буду непоследовательной. Пока успела рассказать только о самом первом эскизе и вот уже собираюсь писать о последнем. Просто потому, что это было прекрасно. 

Отличная пьеса о двух стариках, один из которых решил ускорить свой конец с помощью морского прилива, а другая не оставляет надежды ему помешать. Это если очень грубо. 

Если не так грубо, но через аналогии, то пьеса беккетовского толка (уже на уровне фрагментарной физической ущербности персонажей), решить которую, как и всякий хороший абсурдистский материал, можно сотней разных способов. От сладко-горькой психологической истории для «священных чудовищ» труппы до… Да до чего угодно! 

Марк Букин поставил свой спектакль (а работу эту сложно воспринимать лишь заготовкой) в максимально беккетовском ключе. Даже в привычно беккетовском, если привычность можно возвести в ранг мерила качества. 

Условное пространство (фанерная доска-«подиум»), слегка приправленное намёком на реальный пейзаж (морские валуны). Условно-традиционные костюмы — чёрные брюки с чёрными подтяжками, белые рубахи, чёрные головные уборы (лишь яркие — жёлтые и цветные — носки да световая синева моря добавляют цвета этой истории). Острый гротеск в актерской игре, отточенный, как свежевыструганный карандаш. Каким только и возможно вычерчивать идеально-точные линии взаимоотношений. Наконец, постоянное уточнение правил на каждом новом этапе изначально заданной большой игры. 

Двое молодых людей играют стариков. Нет, не так, двое молодых людей разыгрывают модели отношений мужчины и женщины. Разыгрывают азартно, яростно. Игра возводится в такую степень абсолюта, что оборачивается своей противоположностью. Всё всерьёз. И у героев, которые слой за слоем снимают сначала шелуху со своих отношений, а затем кожу друг с друга и с самих себя. И у актёров, которым оказывается необходим глоток воздуха в высокой плотности диалога, в палящем свете софитов, в изощренно-убийственном выпаде партнёра. 

И тогда игра проделывает свой главный кульбит — она отказывается называть себя игрой, выьрасывая одного из игроков в неигровую, зрительскую реальность. Актер разговаривает с публикой, пробегается по основным сюжетным узлам в ложной попытке напомнить зрителям и помочь разобраться в сюжетных перипетиях и правилах. Но, по факту, это герой использует вырванную у игры передышку, чтобы набрать дыхание и взять разбег для ответного выпада. Удара наотмашь, после которого партнёр уже не должен подняться… 

… Ожидание конца даёт героям почти безграничную свободу. В ворчливых спорах и трогательном партнерстве, в резких криках и оглушительном молчании, в изломанной старостью пластике и юношеский движенческой эквилибристике, в яркости света софитов и непроглядности невидящего взгляда. Свободу с головой окунуться в нежность, оттолкнувшись от едкой иронии: как хрупко-пронзителен долгий поцелуй после язвительной шутки о зубных протезах!.. Свободу после убийственных признаний услышать в шуме волн совет взяться за руки и последовать этому совету. 

Наконец, свободу начать все сначала перед лицом уже неизбежного конца. Снова и снова начинать:

— Сколько времени?.. 

«П»

Драматург — Александр Верёвкин-Орлов

Режиссер — Аскар Галимов

Актер — Владислав Демьяненко

Любопытный эффект от эскиза. После него захотелось перечитать пьесу, которая — получивши сценическое воплощение — показалась много живее, объёмнее, ироничнее, чем при первом знакомстве. То есть текст раскрылся, и в этом, прежде всего, заслуга режиссёра и актёра. Но при этом в эскизе множество шероховатостей, мешающих безусловному его восприятию.

Здорово, что Аскар Галимов продолжил и укрупнил словесную игру, заданную текстом пьесы. В самом её начале герой замечает, что почему-то почти полная последовательность понятий поначалу «П» показывает. Замечает, что многие слова его монолог начинаются с «П». Эту букву автор и выносит в заглавие. И вот когда я читала пьесу, страшно обрадовалась-было такой литературной игре (как раз недавно пришла к Жаку Рубо — одному из магистров комбинаторной литературы). Но игра в пьесе слишком быстро закончилась, толком не начавшись. Обидно. Словно запал играть пропал, столкнувшись со сложностью правил. В эскизе же игру подхватили, потом постарались продолжить. Постскриптумом: потерявший папу парень перечисляет п-понятия, помогаюшие постичь произошедшее. А до этого интонационно, но не навязчиво, укрупнив начинающиеся с «П» слова, каковых в пьесе оказывается не мало. 

В таком интонационном рисунке, что ведет Владислав Дьмьяненко, пьеса раскрывает иррациональность, алогичность течения монолога героя, иррациональность его попытки осмыслить самое себя. И даёт возможность вычитать из заглавия ещё одно значение — иррациональность знаменитого «пи». Но это все моя ностальгия по математике)) 

Но при всем разбуженном во мне эскизом математическом любопытстве, разум не заглушил чувства. Логическая игра не вытеснила эмоции — ни боль, ни юмор. Смеялись на эскизе много, но не исчезла и печаль. В одной долгой сцене перелёта печали оказалось даже слишком много — давящая настроенческая музыка и внезапная монотонность героя слишком надолго переключили нас в «режим ожидания», почти выкинув из происходящего. К счастью, потом нас все-таки вернули обратно. 

Так что, повторюсь, режиссерски-актерская работа с текстом оказалась здесь точной и глубокой. 

Чуть сложнее с визуальным решением. Возможно, я пурист, но в получасовом эскизе, поставленном по семистраничному тексту, на мой взгляд, слишком много оказалось разнородных режиссерских приёмов. Тогда как среди них можно было выбрать что-нибудь одно. Например, игру со световыми лучами. Игру заявленную и прекрасно отыгранную. Вот тонкий голубоватый луч как чат с тётей, ожидающей ответа. Вот широкий, рассеянный луч как неочистительный душ. Мне кажется, этот ряд образов вполне может продолжаться. А в финале различные лучи сложились бы (просто фантазирую) в некий световой рисунок. Как разбросанные по сцене ящики в финале обрели законченность памятника. 

Международный конкурс-фестиваль современной драматургии Stories («Истории») театр провел в шестой раз. По условиям конкурса, пьесы должны быть короткими — не более 12 компьютерных страниц. 18 и 19 января в «Субботе» покажут режиссерские эскизы по шести пьесам, вошедшим в шорт-лист (18+). Билетов уже нет, их расхватали за час. Но вполне возможно, что какие‑то из эскизов вой­дут позже в репертуар театра. Как это случилось в результате предыдущих конкурсов. Сейчас в афише театра несколько таких спектаклей. О нынешнем конкурсе обозревателю «Санкт-Петербургских ведомостей» Асе ВИЛОВОЙ рассказал театровед Владимир КАНТОР, входивший в жюри и прочитавший почти все пьесы. А их было 350! Из Петербурга, Москвы, Минска, Ханты-Мансийска, Тюмени, Таганрога…

— Расскажите, пожалуйста, о темах, которые волнуют современных драматургов.

— «Суббота» всегда была театром об актуальных проблемах и увлечениях молодежи — так сложилось исторически. И на фестиваль современных коротких пьес Stories часто приходят тексты молодых авторов либо пьесы, посвященные темам, волнующим молодежь. Мы принимаем на конкурс драматургию, написанную в последние два года, то есть эти истории про сегодня. В шестом конкурсе общие тенденции сохранились — это проблемы коммуникации, проблемы отношений подростка и взрослых внутри семьи, этапы взросления молодых людей, первая любовь, первая радость, но и первая боль, потеря, вопросы и ответы на тему, как это все пережить. В нынешнем году подобралась очень интересная режиссерская компания. Это несколько недавних выпускников режиссерской мастерской Анатолия Праудина — Екатерина Шихова, Варвара Сополева, Роман Муромцев. Главный режиссер сцены «Молот» пермского Театра-Театра Марк Букин. Молодой режиссер Аскар Галимов, который уже успел выпустить премьеры на больших сценах Москвы и Казани. Ученик магистратуры Вениамина Фильштинского, режиссер-педагог Виталий Криницин.

— Я прочитала пьесы, вышедшие в финал, и заметила, что там много пьес-«монологов».

— Формат конкурса предполагает монопьесы. Их каждый год приходит довольно много, но чтобы сразу две вошли в афишу фестиваля — такое, кажется, впервые. Одна из них — монопьеса «Гудбай, Китти» юной Ланы Гранецкой из Москвы — превратится в режиссерском прочтении Екатерины Шиховой в густонаселенный спектакль. Этот монолог, крик отчаяния молодого парня, потерявшего любимую девушку, на сцене предстанет в исполнении семи актеров. Так что фестивальные показы нередко отличаются от пьес. В этом главная особенность нашего фестиваля. Мы не устраиваем читки — «Суббота» сразу предлагает инвариант театрального спектакля для новой пьесы в постановке молодых режиссеров. А вот пьесу об отце петербургского драматурга Александра Веревкина-Орлова ведущий артист «Субботы» Владислав Демьяненко представит как монолог в постановке Аскара Галимова.

— Вот уже несколько лет на показах финалистов конкурса — аншлаги. Что привлекает зрителей?

— Думаю, публику привлекает уникальность события. Большая редкость, чтобы в профессиональном театре Петербурга за два дня представили сразу шесть премьер по современным пьесам. Плюс к тому — возможность живого обсуждения эскизов с артистами, режиссерами, драматургами, продюсерами, ведущими театральными экспертами России. Словом, это не просто показы. Это форум современного российского театра, который раз в год объединяет всех в камерном зале театра «Суббота».