Месяц: Сентябрь 2022

С 15 по 18 сентября 2022 года на Другой сцене Московского театра «Современник» прошли гастроли театра в Москве. Впервые данный театр представил в столице шесть лучших спектаклей своего репертуара. Открыл гастроли спектакль театра — комедия по Н. Гоголю «Ревизор», которая вошла в список лучших российских спектаклей по версии Национальной театральной премии «Золотая маска» сезона 2018-19.

Сегодня уже никого не удивляет ситуация, когда действия пьесы прошлых веков переносятся в сегодняшний день. Нам зрителям представили такую знакомую, практически родную атмосферу пресс-конференций и форумов. Длинный стол, таблички с именами и должностями, микрофоны, задник с многочисленными профилями Гоголя и надписью: «Гоголь. Ревизор». Так обычно пишут названия фирм организаторов и спонсоров на мероприятиях. Столы стоят практически вплотную к первому ряду зрителей. Бегает туда-сюда вдоль столов секретарь. Потом входят герои — городничий и его подчиненные в современных костюмах. Рассаживаются напротив своих табличек. Секретарь собирает смартфоны у всех участников в специальную коробку. И начинается тайное заседание. Помните основной посыл его: «К нам едет ревизор».

Максим Крупский в образе городничего — это современный чиновник. Говорит периодически скороговоркой, так как сказать надо многое, а времени мало. Он убедителен и обаятелен. Добчинский и Бобчинский (Иван Байкалов и Григорий Сергеенко) ходят, говорят и даже ведут «Новости города N» на пару. Новости тут же демонстрируются на нескольких мониторах зрителям. Носят черные френчи — один в один френч известного телеведущего Владимира Соловьев только в двух экземплярах.

Анна Андреевна — жена городничего (Екатерина Рудакова) и Марья Антоновна — дочь городничего (Валентина Лебедева) современные элитные дамочки, занимаются фитнесом на велотренажерах. Выглядят так, что если бы зрителям не сказали, кто из них мать, а кто дочь, они не сразу бы догадались. Иван Хлестаков в исполнении Владислава Демьяненко — это Хлестаков на все времена. Его образ легко бы вписался в любую эпоху. В принципе о каждом герое можно сказать комплимент.

«Ревизор» в постановке Андрея Сидельникова одновременно и удивляет и в то же время кажется тем самым не стареющим сюжетом Николая Гоголя, высмеивающим чиновников. Текст Гоголя остроумно дополнен современными шутками как политическими, так и не политическими. Например, городничий стремится подкупить Хлестакова-ревизора той самой нашумевшей «коробкой из-под ксерокса». А Хлестаков не просто живет в номере под лестницей. А живет в том самом номере, в котором отравили известного блогера.

Современная поп-музыка и танцы дополняют общую картину чинопоклонения и чинопочитания в комедийном стиле. Пересказывать сюжет спектакля нет необходимости, сегодня кажется все знают сюжет пьесы Гоголя. А спектакль лучше посмотреть самому.
Неожиданным в духе крутого детектива оказывается финал. После отъезда Хлестакова, появляется не ревизор, а этакий «чистильщик», всех убивает, а потом отчитывается по телефону. Сообщает код — 007 и что ему пришлось действовать по протоколу 105. В данном случае скорее всего имелась в виду Ст. 105 УК РФ, предусматривающая уголовную ответственность за совершение особо опасных для общества преступлений — за убийство.

Не удивительно, что у спектакля большой список наград и дипломов, в частности: диплом «За лучший актерский ансамбль» Всероссийского театрального фестиваля «Фабрика Станиславского» в Москве 2019 года, Максим Крупский за исполнение роли Городничего стал номинантом Высшей театральной премии Санкт-Петербурга «Золотой Софит» и другие.

Спектакль идет 2 часа 45 мин. с одним антрактом. Премьера состоялась 13 сентября 2018 года. Возрастная категория: 16+

Так же в Москве театр «Суббота» показал следующие спектакли: «Holden» по роману «Над пропастью во ржи» Сэлинджера (номинация на лучший спектакль малой формы «Золотой софит»), «Пять историй про любовь» по пьесе Е. Исаевой «Про мою маму и про меня»), объехавший всю Россию, один из любимых петербургскими зрителями. И спектакли для детской аудитории: «Цацики идёт в школу» и сиквел «Цацики и его семья» в постановке Юлии Каландаришвили. Завершил гастроли в столице театр спектаклем по А. Вампилову «#ПрощайИюнь».

---

Театр «Суббота» — Санкт-Петербургский театр, основан российским ученым, театроведом и режиссером Юрием Смирновым-Несвицким в 1969 году как театр-студия и долгое время оставался любительским театральным коллективом. В 1987 году театр стал профессиональным частным театром. В 1994 году театр получил статус государственного театра, каким и остается до сегодняшнего дня. С 2002 г. коллектив получил возможность работать в новом здании на Звенигородской улице в Петербурге.

В наши дни театр переживает новый этап своего развития. Сохраняя в репертуаре ряд авторских спектаклей, среди которых: «Окна, улицы, подворотни» и «Прощания не будет», — основанные на сценариях Ю. А. Смирнова-Несвицкого, театр все чаще обращается к новой драматургии, экспериментирует с формой. Впрочем это делают все театры. Не у всех получается. В последние годы на сцене «Субботы» появляются спектакли молодых режиссеров Петербурга. В 2019 году театр возглавил режиссер Андрей Сидельников.

27 сентября мой марафон квартирных спектаклей, о котором я писала накануне, продолжился постановкой по пьесе Юлии Поспеловой «Лёха» в новом пространстве театра «Суббота» «Флигель». Режиссёр Андрей Сидельников создал домашнюю атмосферу нашего детства, с самоваром, которым некоторые зрители даже умеют пользоваться, радиоспектаклями, часами с шишками, вырезками из газет и журналов.

Сам спектакль показывают в огромной комнате, с ковром, шкафом-стенкой и граммофоном. Удивительно, что среди зрителей было много юных людей, Советский союз не заставших, а ведь именно его атмосферой дышит постановка. Видимо, все зрители хотят вспомнить, что в мире есть добро. Весь часовой спектакль не покидает ощущение, что ты пришёл в гости к бабушке или дедушке, и сейчас подадут чай с блинами и варенье.

Главный герой спектакля «Леха» — Дед (Максим Крупский). Максима я встретила на улице у театра, мы поздоровались и тепло улыбнулись друг другу. Он очень добрый и приветливый человек, такой же и его персонаж. Дед ждет как праздника прихода раз в месяц дочери с внуком, любит соседку, не верит в Бога, но подозревает, что он есть. Максиму Крупскому выпала непростая задача ввестись на главную роль в устоявшийся спектакль, и хочется сказать, что он органично, искренне и обаятельно играет свою роль. Очень тёплый актёр, хочу его обнять.

Татьяна Кондратьева, Олеся Линькова, Дарья Шиханова и Анна Васильева играют женщин его жизни: жену, дочь, внучку, возлюбленную. Это они включают музыку, отправляют игрушечную машинку в путь, открывают окна, чтобы показать чудо. Дед ускользает, уходит от них, и в последний раз говорит «Кайфово» и «Лёха, она любовь всей моей жизни».

На середине спектакля, а именно на эпизоде со скрипкой, я вспомнила, что эту пьесу знаю. В самом деле, её читали в «Книгах и кофе» в рамках фестиваля «Эхо Любимовки» в 2017 году, кажется, тоже осенью. Уже тогда я поняла, что по этой пьесе можно поставить светлый, добрый и грустный спектакль про наше общее прошлое. У Андрея Сидельникова действительно получилось: на «Лёху» хочется сводить маму и вообще возвращаться в него, как домой. Театр «Суббота», вы меня согрели.

«А Холдена, по моему мнению, сыграть невозможно в принципе. Вам не хватит просто Чувствительного, Умного, Талантливого Юного Актера в Двустороннем Пальто. Для этого вам понадобится человек поистине загадочный, а если у какого-то молодого человека и есть в душе загадка, то как распорядиться ею, он наверняка не знает. И никакой режиссер, уверяю вас, ему в этом не поможет».
Дж. Д. Сэлинджер

В начале этой осени Марку Чепмену, отбывающему пожизненный срок за убийство Джона Леннона, в 12-й раз отказали в досрочном освобождении. 8 декабря 1980 г. Чепмен пять раз выстрелил в Леннона в Центральном парке в Нью-Йорке. Убийца не скрылся с места преступления, полиция застала его там же за чтением книги Дж. Д. Сэлинджера «Над пропастью во ржи». Так в поп-культуре навсегда сплелись два образа: неприкаянного подростка Холдена Колфилда из книжки, ставшей скандальной сразу после публикации, которому ужасно интересно было узнать, куда деваются утки на зиму из Центрального парка, и музыканта в очках круглой оправы, поющего про мир и любовь.

И вот однажды они встретились. Свидетелями этого стали зрители спектакля Holden, который санкт-петербурский театр «Суббота» представил на Другой сцене театра «Современник» в Москве 16 сентября.

Переводить текст Сэлинджера на язык театра – занятие рискованное, безумное, отчаянное, да и попросту, наглое. Начать хотя бы с переводов романа «Над пропастью во ржи» на русский язык: классический перевод, на котором основан спектакль, выполнен Ритой Райт-Ковалевой в 1960-х гг. и изрядно смягчен, многие реалии того времени пропущены и внутренний монолог 16-летнего ньюйоркца в наше время воспринимается уже искусственно. Ну, а главный камень преткновения – это строжайший запрет самого Дж. Д. Сэлинджера на экранизацию произведения. Да и главный герой, частично списанный автором с самого себя, вряд ли бы это оценил: Холден признавался, что ненавидит кино, театр и прочую «липу».

«…Ненавижу актеров. Они ведут себя на сцене совершенно непохоже на людей. Только воображают, что похоже. Хорошие актеры иногда довольно похожи, но не настолько, чтобы интересно было смотреть. А кроме того, если актер хороший, сразу видно, что он сам это сознает, а это сразу все портит», – объясняет свою неприязнь к театру Колфилд.

С какой стороны не посмотри: дело гиблое. Удалось ли режиссеру Роману Габриа справиться с этим?

Спектакль поставлен по мотивам романа, а потому в название вынесено лишь имя главного героя на английском (впрочем, достаточно узнаваемое: вот вам известны какие-либо другие литературные герои по имени Холден?), авторский текст в спектакле в некоторых сценах воспроизводится дословно, однако форма его воспроизведения разнится от сцены к сцене: слова Колфида то делятся между несколькими героями, то пропеваются на блюзовый мотив, то тараторятся речитативом, — в общем, живут полной жизнью. Спорные переводческие моменты и анахронизмы опущены, в целом, перед нами пространство вне времени, потому что молодым быть трудно в любой эпохе. И как ни пытайся осовременить или адаптировать язык подростка, все равно получится «липа» и фальшь, которую юные зрители почуют за километр.

Вопросы вызывает попытка дать голос «взрослым»: эпизоды с их признаниями и монологами, которых не было в тексте Сэлинджера, бойко встраиваются в клиповый монтаж спектакля, но их чужеродность мгновенно считывается человеком, знакомым с оригинальным текстом. Причем содержание этих высказываний будто нарочно провокационное и стремится соперничать с прямотой и грубостью самого Колфилда: миссис Морроу вспоминает про свои роды, монашка откровенно богохульствует, проститутка Санни рассказывает о многочисленных изнасилованиях. Зачем это было нужно? Чтобы придать им больше «объема» и добавить новое измерение, кроме того, которое они получают в обостренном максималистском восприятии Холдена? Но где гарантия, что другой взгляд на этих героев надежен?

Законы физики учат нас тому, что простое наблюдение явления неизбежно изменяет его. Персонажи, с которыми сталкивается Колфилд во время своей нью-йоркской одиссеи, знакомы нам только с его слов. В спектакле этот прием очень удачно передан с помощью фотосессий. Само пространство сцены представляет собой фотостудию с циклорамой и прожекторами. Холден показывает своему психотерапевту фотографии встреченных им людей, и они тут же «оживают». При этом он в любой момент может снова нажать кнопку спуска затвора, остановить мгновение и вклиниться в композицию. Фотография в своей субъективности очень близка подростковому восприятию: мы кадрируем пространство, оставляя только хорошее, или наоборот, выделяя недостатки, иногда мы жадно снимаем все подряд, потому что хотим запомнить каждую мелочь, но в итоге помним не событие, а только то, что изображено на фото. Фотография может быть провокационной, может быть нежной или трогательной, — такой, какой мы только захотим. Но это не будет истиной. Выбор зрителя – доверять ненадежному рассказчику и пускаться с ним в путешествие по предрождественскому Нью-Йорку или попытаться залезть протагонисту в голову и угадать, что им движет. Возможно, именно для этого и введены в спектакль чуждые оригинальному тексту монологи второстепенных персонажей.

Но в то время, как одним персонажам дается гораздо больше времени для раскрытия, чем им уделено в книге, о других значимых героях не упоминается вовсе. Тех, кто помнит сюжет, может разочаровать отсутствие в спектакле истории про умершего братика Алли, линии неловких и трогательных отношений с Джейн Галлахер, диалогов с сестренкой Фиби. В книге Холден подкупает и влюбляет в себя читателя именно в эти моменты. Возможно, это сделано намеренно, чтобы не спекулировать на чувствах и восприятии зрителей. Может быть, именно воспроизведение самых интимных признаний и переживаний Колфилда на сцене было бы той самой «липой» и кривлянием, которые он ужасно не любил.

И тут мы подходим к еще одному вопросу: где вообще происходит действие спектакля? В Нью-Йорке, в клинике на приеме у психоаналитика или в голове самого Холдена? Ответ на это может дать тот изящный способ, с помощью которого создатели спектакля обошли критические высказывания Сэлинджера насчет воспроизведения его книги в кино и театре.

«Размышления и поступки, которые кажутся абсолютно естественными в уединенности романа, на сцене, в лучшем случае, обернутся псевдосимуляцией, если такое слово вообще существует (надеюсь, что нет). А ведь я еще не упомянул, насколько рискованно привлечение, прости Господи, актеров! Вы когда-нибудь видели девочку-актрису, которая сидела бы, закинув ногу на ногу, на постели и выглядела при этом непринужденно?», – такими словами Сэлинджер объяснял, почему не хочет видеть историю про Холдена на сцене.

Запрет звучит в духе заклятий из фэнтези-романов: «Вам не хватит просто Чувствительного, Умного, Талантливого Юного Актера в Двустороннем Пальто…». Если не хватит актера, то как насчет двух актрис и не в пальто, а в школьной форме и балахоне? Смею предположить, что такая затея шокировала и позабавила бы и самого Колфилда, учитывая, как нелестно он отзывался о большинстве девушек в романе и зачастую вообще отказывал им в наличии мозга: «Понимаете, девчонки такие дуры, просто беда. Их как начнешь целовать и все такое, они сразу теряют голову».

Холдены — в исполнении актрис Валерии Ледовских и Софьи Андреевой — порывистые, хулиганистые и задиристые, отчаявшиеся и потерянные. Предполагается, что одного из них мы видим на приеме у психоаналитика, другой же появляется в воспоминаниях о Нью-Йорке. Один говорит то, что хочет от него слышать общество, а другой транслирует все, что думает. Но границы достаточно быстро стираются. Как в пубертатный период эмоции, гормоны, новые идеи одолевают и смешиваются в буйный и взрывоопасный коктейль, так и в спектакле нашлось место смелым и вызывающим экспериментам.

Колфилд сам вторгается в свои фотографии-воспоминания, переиначивает их, переключает, когда ему вздумается (звучит снова щелчок срабатывания затвора фотоаппарата, а Холден делает движение, похожее на выстрел из пистолета, неслучайно в английском слово «shoot» означает как «стрелять», так и «фотографировать»). Метафора съемки-стрельбы заявляется с первых же минут спектакля, когда на сцене внезапно появляется актер в образе Джона Леннона, потом уже мы видим и пистолет в руках Холдена, но пистолет не настоящий, а игрушечный водяной, он «расстреливает» им маму своего одноклассника, миссис Морроу, вызывая у той слезы под аккомпанемент песни Love Джона Леннона. В какой-то момент с автоматом на сцену выходит уже сам Леннон, на нем тяжелые ботинки и кофта с нашивкой US Army.

Достаточно жуткая картина: хиппи-пацифист с оружием в руках. Зачем он вообще здесь, ведь в романе о событиях Второй мировой войны почти не упоминается, а до Вьетнамской войны еще далеко? Сэлинджер писал свой роман в течение 1940-х годов, не прекращая работу над ним даже на фронте: говорят, черновики «Над пропастью во ржи» были с ним на передовой даже во время высадки в Нормандии. Холден Колфилд не любит насилие: он признается, как трудно ему решать споры кулаками, на страницах романа его неоднократно бьют до крови, а он не дает сдачи. При этом после он в красках представляет, как всадит противнику несколько пуль в живот, в своей голове он прокручивает сценарии мести в лучших традициях кинофильмов, которые, по его признанию, ненавидит. Холдены на сцене тоже складывают пальцы в пистолеты, стреляют в лифтера-сутенера, Леннона, зрительный зал. От несправедливости, грязи и порочности окружающего мира им хочется выть. Грань между благородным, почти святым, делом охраны малышей над пропастью во ржи и самосудом, перекраиванием мира по своим лекалам становится очень тонкой. Марк Чепмен ее перешел. Книга «Над пропастью во ржи» была настольной и у Джона Хинксли, пытавшегося застрелить президента Рейгана, и у маньяка, убившего актрису Ребекку Шеффер.

Стрелять в уток или выяснить, куда они деваются на зиму из Центрального парка? Холдены в спектакле выбирают второе: они идут с этим вопросом в зрительный зал. Школьницы в первых рядах жалобно возмущаются: ну что такое, и тут вопросы, мы же только что из школы…

Во втором действии «фотосессия» заканчивается, поток красоток, проходимцев, музыкантов прекращается, и Холдены остаются наедине сами с собой. Им весело вместе, они готовы и подурачиться, и поддержать друг друга, но найти выход из ловушки своей головы они не могут. Не знают, как жить эту жизнь, подобную пластилину в руках, из которого каждый из них может слепить все, что угодно, а получаются одни только мужские и женские половые органы. На помощь психоаналитика надежды тоже нет, он тут сам больше похож на повзрослевшую версию Колфилда: смирившуюся, но переставшую чувствовать всю «липу» окружающего мира. В назидание он цитирует австрийского психоаналитика Вильгельма Штекеля: «Признак незрелости человека — то, что он хочет благородно умереть за правое дело, а признак зрелости — то, что он хочет смиренно жить ради правого дела». Но что эти взрослые вообще понимают, верно? Некоторые, вот, и постановку смотрели в полглаза, кто-то даже уходил с первого действия. В то время как подростки приняли спектакль очень тепло, хотя многие признавались, что не читали книгу. Кто-то даже поделился с исполнительницами главных ролей пакетом чипсов на поклонах.

За порогом Другой сцены «Современника» – Чистые пруды, до зимы еще пара месяцев, и утки пока рассекают водную гладь. А вот разлетелись ли они над прудом в Центральном парке, когда прозвучали выстрелы Марка Чепмена?

На сцене «Современника» завершились гастроли санкт-петербургского театра «Суббота» — камерного театра с искренним духом студийности.

Театр был основан в 1969 г. как театр-клуб. А в 1970-80-е гг. театр стал популярен в Ленинграде благодаря своим перформансам на ул. Рубинштейна, а также уличным акциям и хеппенингам…

В этом году впервые театр привез в столицу шесть спектаклей репертуара, среди них постановки молодых петербургских режиссеров: А. Сидельникова, Р. Габриа, Ю. Каландаришвили.

В составе гастрольной афиши были современные комедии по классике: «Ревизор» Н. В. Гоголя и «#ПрощайИюнь» по пьесе А. Вампилова «Прощание в июне», спектакль «Пять историй про любовь»по пьесе Е. Исаевой «Про мою маму и про меня» режиссера Татьяны Ворониной, подростковая драма «Holden» по роману Д. Сэлинджера «Над пропастью во ржи» и две комедии для семейного просмотра «Цацики идет в школу» и «Цацики и его семья», адресованные зрителям младшего школьного возраста.

Одна из главных особенностей театра «Суббота» в выборе актуального, молодежного и подросткового, литературного материала для репертуара. Так, свежая премьера «Holden» — поставлена по мотивам романа Сэлинджера «Над пропастью во ржи». На сцене рассказ ведется от лица двух актрис, которые играют две ипостаси главного героя, бунтующего подростка Холдена. Софья Андреева и Валерия Ледовских существуют в параллельном монологе, попеременно отдавая друг другу лидерство в ведении сюжета, а к финалу даже встречаясь в диалоге.

Режиссер Роман Габриа, сегодня набирающий популярность, придумывает неординарный ход повествовательной манеры и вместе с художником (Арина Слободяник) и композитором (Владислав Крылов) создает уютную атмосферу Нью-Йорка 60-х. Но допускает капитальную ошибку – текст романа, хоть и написанного от первого лица, сам по себе не раскладывается на драматические реплики, а авторская инсценировка режиссера – сыра и не имеет крепкого скелета. В конечном итоге зритель тонет в описательных периодах, которые должны наизусть шпарить актеры, сами толком не имеющие от режиссера подробного разбора своих героев, а потому произносящих «рваные» реплики достаточно «бескровно»; в какой-то момент зритель и вовсе путается в условном «расщеплении» сознания героя.

Спектакль держится исключительно на внешней форме, актеры же стараются сохранить заданный рисунок роли, но не проживают ее изнутри. Из ансамбля спектакля ярко выделяется Софья Андреева, одна из ведущих актрис труппы, которая запомнилась зрителям еще по замечательной комической роли «чудесатой» Мамаши из дилогии «Цацики» (спектакли по нашумевшей книге шведской писательницы Мони Нильсон-Брэнстрем — хиты детского репертуара «Субботы»). Настоящий дар перевоплощения актрисы делает образ ее Холдена – мерцающим и по-сэлинджеровски тонким. Благодаря андрогинной природе игры, пластической свободы Андреевой, выходящей на сцену то угловатым школяром, то мексиканской путаной.

ОКОЛО: Чем современному зрителю будет близка балладная “Опера нищего”, по которой вы ставите спектакль в Театре Суббота?

П.Ш.: Забавная история: в 1728 году английский драматург Джон Гей, входивший в литературное общество вместе с Джонатаном Свифтом и другими писателями, написал сатирическую пьесу-оперу с куплетами. Причем куплеты на мотивы современных ему уличных песенок. Как если бы мы сегодня в пьесе зонги исполняли на мотив “Владимирский централ”, “Белый лебедь на пруду”. Собственно, это мы и собираемся сделать. Пьеса Джона Гея — это такая острая социальная сатира о времени дикого разгула преступности в Англии. Полиция не могла справиться, и был придуман способ борьбы: если преступник настучал на собрата, получает за это деньги.

Через 200 лет Бертольт Брехт взял эту пьесу и написал “Трёхгрошовую оперу”. То есть самая известная пьеса Брехта — не пьеса Брехта, а адаптация Джона Гея. Сохранены персонажи, сюжет, даже тексты в большом количестве. И еще через 100 лет мы сделали то же самое — не трогая Брехта вообще, Гея переписали, и получилась история про 90-е годы.

ОКОЛО: Будут актеры Театра Суббота?

П.Ш.: Да. Вообще у меня принцип такой —  если уж я прихожу в театр, то нужно работать с труппой. Неприлично говорить: “Вы все прекрасные, но на главную роль мы сейчас приведем кого-то получше”. У меня большой опыт поездок по провинциям. И  когда ты приезжаешь в Новокузнецк, Ижевск, Псков, у тебя нет опции “а ну-ка я сейчас позову на главную роль такого-то, у вас в труппе нет”. Когда ты с таким подходом смотришь на труппу, выясняется, что все актёры есть, и они прекрасные. Потом о них вспоминаешь и мечтаешь с ним  поработать. В Субботе талантливые профессиональные артисты!

[…]

ОКОЛО: Вы часто говорите, что КТМ — это “бесплатный” театр. Нет ли желания привлекать больше внимания, устраивать активности — читки, лекции, обсуждения?

П.Ш.: Да черт его знает. Любая активность — это все равно деньги. У нас очень скромный способ жизни — даже если получаем гранты, их едва хватает на постановки. Мы пытались несколько лет назад что-то делать в эту сторону. Но как-то руки опустились… Готовишься, устраиваешь прекрасную лекцию или фестиваль читок… А приходят 10 человек. И что это дает? У меня на это, честно говоря, нет ни энергии, ни желания. Я люблю спектакли ставить, я через это живу, мир познаю. И хочу, чтобы у нас была возможность приглашать на постановки других интересных режиссеров. Чтобы репертуар был разнообразным, чтобы артисты осваивали разные театральные языки.

Сейчас бум театральный, народ пошел в театры. Наверное, попытаемся побольше играть в ноябре. Я в Субботе репетирую, смотрю — там каждый день аншлаг.