Месяц: Декабрь 2021

В 2020 году в театре «Суббота» открылось новое пространство с несколькими сценами, названное «Флигелем». Раньше в этом соседнем с основной площадкой здании были помещения для репетиций, склад, и трудно было представить, что из этого может получиться культурный, экспериментальный центр. «Суббота» развивается, появляются новые интересные проекты, помимо основного репертуара. Открытие «Флигеля» стало своего рода знаком качественных и концептуальных изменений театра. Здесь проходят трансляции встреч с труппой «Субботы» и с приглашенными режиссерами, художниками, драматургами, сотрудничавшими с театром («Среда в Субботе»). Здесь организовываются лекции, книжные обсуждения, даже музыкальные концерты. Состоялись читки «Перекрестных чтений», премьеры спектаклей «Ноябрь86», «Сталлоне любовь корова» (получил «Золотой Софит» в 2021 году). И вот, именно во «Флигеле», воплотился в жизнь проект «Содружества негосударственных театров», созданный при финансовой поддержке Министерства культуры РФ и Российского фонда культуры – спектакль «Родькин чердак».

Постановка, как подсказывает название, создана по мотивам романа Ф.М. Достоевского «Преступление и наказание». Режиссер Владислав Тутак сконцентрировался на пространстве жизни и мысли Раскольникова. Внешнем и внутреннем. А как бы мы почувствовали себя на чердаке, в маленьком, темном, холодном месте?

Может быть, именно бедность, тяжесть бытовых условий невольно определяет наше мышление, влияет на ход построений логических связей? Это как надо жить, чтобы придумать «наполеоновскую идею» Раскольникова и решиться ее проверять?

Сайт-специфик эффекты и другие средства искусства, использованные в «Родькином чердаке», нацелены на погружение зрителя в условия зарождения знаменитой безумной идеи героя «Преступления и наказания». Запуск в зал происходит по узкой лестнице в темноте, рассеивающейся только холодным светом фонариков в руках администратора и помощника режиссера. Шумы, отсылающие нас к фильмам ужасов (скрипы, стуки, шорохи), непрерывно окутывают сидящих в неизвестности зрителей соответствующими ощущениями. В небольшой нише в стене лобовой фонарик высвечивает Раскольникова – Ивана Байкалова. Спектакль начинается.

Тесно, темно, звуки, мысли, слова Ницше из книги «Воля к власти» незаметно переплетаются с монологами самого героя Достоевского. Поток сознания забитого в угол жизни Раскольникова, где страшно лишний раз пошевелиться. Решимость выйти из этих стен, первые шаги. Артист подставляет себе стулья, перешагивая с одного на другое, как над пропастью, не ступая на пол. С каждым шагом за пределы комнаты-гроба пространство начинает оживать и отзываться, в действие входит свет.

Пространство (художник Дарья Лазарева) и свет (художник по свету Ксения Козлова) воздействуют не меньше чем артисты с артистами, определяют место и время, юдоль, в которых существует герой, а вместе с ним и публика. На потолке плавно зажигаются диодные полосы, одна лампа-балка, другая. А за ними мы видим потусторонний, мистический кукольный мир еще одного помещения (чердака на чердаке), слышим голоса и речи. Оттуда, из-за границ пространства, на сцену спускаются ростовые куклы, управляемые артистами – это персонажи из мира Раскольникова, искаженные бредовыми кошмарами его сознания. Алёна Ивановна, Мармеладов, его жена Катерина Ивановна, Сонечка, Свидригайлов, Порфирий Петрович, Дуня, даже Лошадка, которую жалко… Все образы Раскольникова материализуются и обращены к нему в своих странных, страшных монологах. Звучат абсурдным ужасом кафкианского мира, борхесовской алогичностью следственных связей и конечно глубиной бездонных в интерпретации и анализе строчек Достоевского.

Постепенно мир сознания Раскольникова спускается к нему, приходит в реальность его темного пространства. Марионетки, тростевые куклы (огромная муха) начинают существовать рядом со зрителями, порой взаимодействуя с ними как с немыми стенами места (зрители сидят вдоль стен). Окружая героя, смыкая его волю к выбору, увлекая его безнадежной изнанкой бедной бесправной жизни, нравственной гибелью, появляются Двойники Его и в живом плане – Свидригайлов-Владислав Демьяненко, Порфирий Петрович-Станислав Дёмин-Левийман. В игру над гибелью души Раскольникова вступает психологический театр. И мастерство артистов убеждает. Герой решается покинуть чердак. А может, его тут и не было или он уже вернулся, когда спектакль начался. Цикличность, бессистемность повествования, попытка проследить за алогичным ходом мыслей героя, где до и после смешались в один бесконечный кошмар – воссоздание режиссером того пограничного состояния, в котором решаются на гибель. Эта работа с пространством души Раскольникова, этот Родькин флигель получился. С премьерой!

Владислав Тутак и Владимир Кантор в студии радио «Комсомольская Правда в Петербурге», 92.0 FM

Говорим с Владимиром Кантором, заведующим литературной частью театра «Суббота» и режиссёром Владиславом Тутаком о премьере спектакля «Родькин чердак» по Достоевскому (представляете себе – это в том числе кукольный спектакль). И о том, как и чем сейчас живёт один из модных и необычных театров Петербурга.

«Родькин чердак». По мотивам романа Ф. М. Достоевского «Преступление и наказание».
Содружество негосударственных театров, Театр «Суббота».
Режиссер Владислав Тутак, драматург Сергей Толстиков.

Действие спектакля «Родькин чердак» происходит действительно на чердаке. Узкая темная лестница в два пролета, капельдинер, светящий под ноги огромным фонарем, чтобы зрители не споткнулись, и сидящая у входа кукла — все это становится частью спектакля. Капельдинер с треском выключает фонарь и захлопывает дверь, запирая нас наедине с Раскольниковым (Иван Байкалов), который сидит в нише наискосок от выхода.

Весь роман не просто умещен в 60 минут сценического действия, но и дополнен фрагментами из «Воли к власти» Фридриха Ницше. Спектакль — пространное рассуждение о страхе и несправедливости, и скорее Ницше выходит в нем на первый план. Режиссер Владислав Тутак не дает зрителям заскучать во время продолжительных и довольно монотонных размышлений Раскольникова, философствующего в своей похожей на шкаф квартире. Каморка становится метафорой воспаленного сознания, так что чердак присутствует здесь не только физически, как верхнее помещение театра «Суббота», но и в переносном значении. И этот «чердак» населен обрывками воспоминаний и порой совершенно случайных ассоциаций: мама убита, как лошадь, а Порфирий Петрович трет руки, как муха, и вообще вполне может быть ею заменен.

Большая часть спектакля строится как фильм ужасов: раздаются тяжелые шаги по ступеням, стук в закрытую дверь; мигает лампочка без абажура у Родиона в углу; люки на потолке вдруг с грохотом раскрываются и практически на зрителей сверху падают жуткие куклы. Кукла Сони зависает, как будто во время сеанса экзорцизма, параллельно полу. Она в белой ночной сорочке, длинные черные волосы скрывают лицо, так что она напоминает знаменитую девушку из «Звонка». Катерина Ивановна болтается, как повешенная. Пульхерия Раскольникова садится в гробу. У лошади — жуткие светящиеся глаза, и проходя по металлическим перекрытиям, она со звоном волочит слишком длинные ноги.

Каждая попытка Раскольникова выбраться из своего угла сопровождается шепотом: «Убей! Убей!» Двигается он медленно, переставляя стулья и перешагивая с одного на другой. Спуститься на пол в системе, придуманной Раскольниковым, значит погрузиться в страх.

Раскольников — единственный персонаж, отдельно отмеченный в программке. Остальные указаны как «Двойники Его» (с большой буквы). Все они одеты одинаково: черные брюки, темная кофта и белая рубашка под ней, разные только ботинки. В основном двойники находятся над сценой, на железном сетчатом перекрытии, лицами к Раскольникову. Спускается только Свидригайлов, волочащий за собой куклу, которая поджидала зрителей у двери перед началом спектакля. Кукла — еще один двойник, она так же одета, и Свидригайлов грубо сажает ее на стул напротив Раскольникова. Он же стягивает живого Раскольникова со стула, заставляя стоять на полу, по-хозяйски расставляет стулья и затем усаживает его, так же, как куклу.

Свидригайлов — еще один персонаж, у которого вообще есть хоть какая-то личность. Он действительно отвратителен; и режиссер, и драматург (Сергей Толстиков) намеренно подчеркивают его любовь к детям. Он ходит кругами вокруг Раскольникова, словно акула, гипнотизируя его, пока тот не сходит с ума. Появившаяся кукла старухи уводит Раскольникова за сцену, а Свидригайлов ставит стулья так же, как они стояли в самом начале спектакля, в нишу в дальнем углу, так, что один стул стоит, а другой лежит ножками кверху. На стул, туда, где в начале сидел Раскольников, Свидригайлов усаживает все ту же куклу.

Сам Раскольников оказывается на втором ярусе сцены, под потолком, и в темноте ходит по металлическим перекрытиям с фонариком, высвечивая висящих на стенах кукол, как трофеи Синей Бороды. Получается, что он заперт в «железной клетке» — практически прямая цитата из Ницше, которую Раскольников декламировал за спектакль дважды: «Человек, запертый в железную клетку ошибок, ставший карикатурой на человека, больной, жалкий, недоброжелательный к самому себе, полный ненависти к жизненным инстинктам, полный недоверия ко всему, что красиво и счастливо в жизни, ходячее убожество…» Только у Достоевского «железной клеткой» все же была тюрьма, и поэтому создается двойственное впечатление, как будто то, что убийца Раскольников сидит в тюрьме, — это ошибка человечества и несправедливость.

Впрочем, Раскольников в спектакле предполагался, скорее всего, как непонятый гений и одновременно заложник своей идеи. Однако актерских средств оказывается явно недостаточно, чтобы за внутренними размышлениями Раскольникова было интересно наблюдать, чтобы у них вообще было какое-то развитие. В итоге декламация текста становится фоном для вполне увлекательного шоу ужасов.

Жанр хоррора чуть ли не с самого своего появления использовался в том числе для того, чтобы говорить о природе страха вообще, о Боге и несправедливости, однако «Родькиному чердаку» не хватает подробной актерской работы, чтобы оправдать претензию режиссера на серьезное высказывание о проблемах человечества.

———-

Спектакль создан АНО «Содружество негосударственных театров» при поддержке Санкт-Петербургского театра «Суббота».
Проект реализован при финансовой поддержке Министерства культуры Российской Федерации. Грант предоставлен ООГО «Российский фонд культуры».

Моя прекрасная коллега сказала: «Как-то пустовато у Родьки на чердаке». Я согласна. Точнее, не так. В спектакле Владислава Тутака чердак вполне наполнен: на нем живут как минимум пятеро артистов и семь или восемь кукол плюс сам Родька в исполнении Ивана Байкалова. Еще там живут грохот, топот, смех и голоса неопознанных персонажей. Для «шкафа» или «гроба» — даже с избытком. А вот для «чердака», в смысле сознания, действительно пустовато. Все, что происходит на территории спектакля, — сон разума главного героя. Достоевский, как известно, создал полифонический роман: идеи, доппельгангеры и оппоненты в романе говорят своими голосами, наполняя мир разными звучаниями. В «Субботе» же нам показывают мир, в котором все голоса и персонажи —исключительно порождения внутреннего мира Раскольникова. Мир реальный не попадает в бывшего студента, ему нет туда доступа: все, что происходит снаружи, преломляется через кривые зеркала психики героя, оставляя его один на один с этими чудовищами.

Это интерпретация, разумеется, — чудовищ в спектакле никаких нет. Есть классные куклы (художник Дарья Лазарева), то и дело валящиеся откуда-то из-под потолка на голову бедного загнанного Родиона. Сами по себе они не страшные, но ведь что угодно превратится в кошмар, если оно живет над твоей головой, периодически грохочет там и появляется, когда захочет. Понятно, у кого на этом чердаке на самом деле власть.

Создатели спектакля говорят, что их основной интерес состоял в том, чтобы понять: какой он, современный Раскольников? Почему сегодняшние молодые люди берут в руки оружие и идут убивать? Мне кажется, у них получилось найти основной ответ — причина в страшной изоляции, в которой оказывается герой. У Достоевского Родион Романович ненавидит город, в котором живет. Но этот город существует — есть Сенная площадь, которая соблазняет на убийство, а есть Острова, после которых становишься лучше. С этим городом и всем, что его населяет, можно спорить, не соглашаться, но строить какие-то отношения, которые в конечном счете и становятся возможностью спастись.

Запертый в своем сундуке-чердаке, Иван Байкалов играет тотальное одиночество. Даже громкие и высокомерные тексты в первых сценах он произносит, забившись, почти вжавшись в стену, — и дальше будет только хуже. Раскольников Тутака настолько не в контакте с реальностью, что даже ногу на пол поставить не в состоянии: он передвигается, переставляя стулья, на которых раньше сидел, забравшись «с ногами». Даже когда спускается самое бесстрашное из чудищ разума, Свидригайлов (Владислав Демьяненко), главный герой покорно позволяет ему загримировать себя «под себя», подчиняясь всем манипуляциям, которые тот производит. Страх? Неумение сопротивляться? Болезнь? Байкаловский Родька не демонстрирует признаков болезни, но его психика набита интрапсихическими объектами, за которыми невозможно увидеть что-то иное.

Самое страшное, что этот спектакль — прекрасная метафора того, как живут люди вокруг нас. Те, которые однажды срываются и идут стрелять, те, которые принимают антигуманные законы, которые способны оскорбиться на реплику в театре, сочетание цветов, поданное пальто и любые другие обстоятельства. Потому что если на твоем собственном чердаке у тебя нет власти, однажды ты начнешь отнимать ее у тех, до кого руки дотянутся.

Интересный факт: критик, когда пишет рецензию, тоже имеет дело с интрапсихическим объектом — он пишет о том, что и как осело в его памяти, то есть в его субъективной реальности. Возвращаясь же к спектаклю настоящему, могу сказать только, что он, как и все существующее, может сильно не понравиться. А мне понравился. Потому что это блестящая метафора того, как может работать золированная от мира и той самой про́клятой когда-то среды человеческая психика. Больше всего я надеюсь на то, что какое-то количество людей, посмотрев его, начнут хотя бы сверяться: «А не попал ли я в такую же ловушку?..»

Спектакль создан «Содружеством негосударственных театров» и театром «Суббота» при финансовой поддержке Министерства культуры Российской Федерации (грант ООГО «Российский фонд культуры»).

Приходя в старинный петербургский флигель театра «Суббота» на премьеру «Родькин чердак» по произведениям Достоевского и Ницше, зрители оказываются на чердаке самого мрачного героя русской литературы – Родиона Раскольникова. Молодой режиссер Владислав Тутак с командой Содружества негосударственных театров при финансовой поддержке Министерства культуры РФ и Российского фонда культуры создали, пожалуй, самый необычный спектакль по Достоевскому. Здесь страсти накалены до предела, а ницшеанская идея Раскольникова отражается в парадоксальном пространственном решении, обволакивающем зрителя со всех сторон – актеры и гротескные ростовые куклы спускаются к зрителям сверху, гремя резкими стальными звуками, обжигая лучами яркого света, как бы проникая страшными кошмарами с чердака мыслей в нашу жизнь. Для Раскольникова (Иван Байкалов) мир перевернулся буквально. Ад занял место рая. Разум заменил всепоглощающий страх, толкнувший молодого человека на роковое преступление. Здесь люди оборачиваются говорящими назойливыми мухами, какой стал следователь Порфирий Петрович в блестящем исполнении Станислава Демина-Левиймана, а альтер-эго Раскольникова – Свидригайлов – точная маска главного героя. Исследование страха – такой подзаголовок есть у спектакля. Атмосфера страшного кошмара, свидетелями и участниками оказывается публика, не только щекочет нервы любителям театрального хорора, но и заставляет задуматься о том, какую ужасную химеру может породить в головах молодых людей тотальное непонимание и одиночество.

Премьера Содружества негосударственных театров на сцене Санкт-Петербургского театра «Суббота», выпущенная при финансовой поддержке Министерства культуры РФ и Российского фонда культуры, дает уникальную возможность заглянуть в голову Родиону Романовичу Раскольникову и увидеть его сны, странные и страшные видения, порожденные то ли фантазией, то ли реальностью, услышать этот всепроникающий голос «убей, убей…» как будто звучащий отдельно для каждого. Именно так, помимо конкретного места действия, видимо и надо понимать название «Родькин чердак».  История интимная, очень камерная, очень откровенная рассказывается режиссером Владиславом Тутаком без подобострастия перед гением Достоевского и Ницше, чьи тексты лежат в основе инсценировки Сергея Толстикова, без обязательных для внятности сюжета подробностей о всех персонажах романа. «Родькин чердак» самоценен, и может быть интересен как для зрителя, даже и не читавшего никогда «Преступления и наказания», или основательно его подзабывшего со школьных времен, так и для такого зрителя, который роман этот знает и любит. Потому что Родька – это каждый, кто задумался о страшном и запретном, кто взялся анализировать себя, и запутался, заплутал в своих мыслях, чувствах, детских воспоминаниях и недавних болезненных встречах с такими же потерянными людьми.

Пресловутый чердак – ниша в стене, темное небольшое пространство с одинокой лампочкой, во время действия разворачивается в высоту, озаряется таинственным светом, оживает возней и голосами живых и мертвых, масок и кукол – воплощением призрачных и плотских «гостей» сознания героя. Это твари, демоны-искусители, пугающие и нелепые посетители мыслей Раскольникова. Они окликают, вылезают из щелей, свешиваются с перекрытий «чердака», заставляя зрителя, запрокинув голову, всматриваться вверх. Их обрывочные фразы о себе и еще о ком-то, их шепоты, крики, молитвы – притягивают внимание, отвлекают от собственно метаний самого Роди – единственного живого среди мертвых…только начинающего примериваться к вопросу «тварь ли я, или нет», но вроде бы и обреченного на очевидный выбор.

Пространство действия уникально именно этим заданным композицией стремлением вверх, на второй этаж чердака, под крышу. Но не к свободе, а, скорее, на следующий уровень тюрьмы сознания, откуда так же нет спасения (горящая зеленым штатная табличка «выход» над дверью, куда уводит героя себе на погибель кукла старухи-процентщицы, особенно иронична в этой ситуации). Здесь создатели спектакля вполне внятно воплощают описание сути жизни Раскольникова, который все никак не решится на поступок, а только одержим вопросами и разговорами сам с собой, – быть запертым в темной комнате с гигантскими мухами, с раздражающими мыслями.

Замечательно, что при создании спектакля, авторами, кажется, сознательно была сделана нивелировка времени и образов героев. Нет привязки к девятнадцатому веку, месту и обстоятельствам событий романа. Вообще, исходный текст Достоевского для режиссера –повод говорить о страхе и самокопании человека. Нет, да и не нужны вовсе этому действию те самые «Петербург Достоевского», «Вечная Сонечка», «желтый город» и «среда заела». Поэтому даже не страшны, а чуть комичны в масках белого грима, напоминающих Смерть у Бергмана, Мармеладов, Свидригайлов, Порфирий Петрович. А Соня, Процентщица, Мать Раскольникова, Дуня и Лошадка – и вовсе – просто малоподвижные куклы. Вот только в финале измажет Свидригайлов Родю тоже гримом, и приобщит к миру мертвых, как бы заочно, но уверенно, что и этот, последний живой перейдет к не живым и будет беспокоить кого-то другого на другом чердаке.

Финал – открытый. Двери остались запертыми, чердак не озарился светом раскаяния или прозрения. Никаких ответов зритель не получил, потому что и он-то тут был как гость, которому дали подглядеть чужие мысли. Была ли старуха? Было ли преступление на самом деле или это только видения посетили одинокого запутавшегося, любящего почитать Ницше, Родю? Тварь ли перед нами была дрожащая, или еще можно все переиграть? Надо идти второй раз и увидеть этот сон снова.

Содружество негосударственных театров при финансовой поддержке Министерства культуры России и Российского фонда культуры на площадке петербургского театра «Суббота» представило зрителям спектакль «Родькин чердак» по мотивам романа Ф.М. Достоевского «Преступление и наказание», премьера которого состоялась 25 ноября 2021 года.

Замкнутым пространством в паутинах противоречий явили перед зрителем внутренний мир Родиона Раскольникова авторы постановки – режиссёр Владислав Тутак, драматург Сергей Толстиков, а также Дарья Лазарева (художник), Ксения Козлова (художник по свету), Ролан Мукминов (музыкальное оформление), Дмитрий Чупахин (ассистент режиссёра по куклам), Владимир Тыршун (помощник режиссёра) и руководитель проекта Владимир Кантор.

Главным действующим лицом спектакля становится диалогизированное сознание самого, пожалуй, популярного персонажа Достоевского. Одинокий молодой человек вдруг(?) начинает ощущать себя «человеком идеи» и одновременно ареной борьбы чужих голосов, которые неистово берутся его «мысль решать». Множественность неслиянных представлений о себе и о мире начинает неотступно его преследовать, назойливыми мухами они роятся в бедной голове юноши, нагнетая непонятный ему страх. На глазах зрителей происходит погружение Раскольникова в тьму душевного ада: он ощущает себя в той самой тёмной тесной бане с пауками, в которую, по словам Свидригайлова, человек попадает по смерти.

Роль Раскольникова исполняет Иван Байкалов. Остальные герои – старуха-процентщица Алёна Ивановна, Порфирий Петрович, Мармеладов, Катерина Ивановна Мармеладова, Родькина мать Пульхерия Раскольникова, сестра Родькина Дуня, Родькин отец, Свидригайлов, он же Паук, – все они являют многоголосье его расщеплённого сознания. Именно в своеобразном внутреннем диалоге с ними – двойниками Раскольникова – создаётся живой образ творящегося ада в душе юноши. В изощрённой какофонии чужих голосов в индивидуальном сознании героя заняты актёры: Владислав Демьяненко, Станислав Дёмин-Левийман, Артём Лисач, Анастасия Полянская, Кристина Якунина.

Действие спектакля движимо метаморфозами. Звуковыми, когда электронные эффекты сливаются с речитативом, то ли бредом, то ли произнесением псалмов (яркая находка для решения сцены «молитвенного» чтения письма матери Раскольникова), истошные причитания Катерины Ивановны Мармеладовой сменяются замогильным шёпотом, а он – зловещими паузами. Всё это – на фоне световых превращений: «смертельные» стробоскопические схватки света и мрака – вспышки жёлтого внезапными озарениями разрезают тьму сомнений героя… перед тем, как его настигнет кромешная беспросветность отчаяния.

Внезапной метаморфозой выглядит и приглашение «Пройдёмте к свету!» – обращение Алёны Ивановны к Раскольникову. Повторно произнесённое, оно обретает новый, неожиданный смысл в гипотетической(?) трактовке будущего покаяния убийцы, которое, надо сказать, в романе звучит не вполне убедительно. Покаяния как такового нет и в спектакле. Это, помимо прочего, придаёт «Родькиному чердаку» актуальность не только художественного, но и общественного измерения. Череда массовых убийств, совершённых новыми Раскольниковыми буквально в последнее время в российских учебных заведениях свидетельствует, что вопрос «освещённости» массового сознания молодёжи требует основательного решения. Пока же, выражаясь парадоксально, молодёжи по большей части предлагается не система светлых мыслей как основа здорового мировоззрения, а полифония «чердачных», инфернальных по сути, точек зрения и всевозможных искусительных голосов.

В рамках зрелищного минимализма оказывается диагональное перемещение Раскольникова по сценической площадке. Иван Байкалов делает это с помощью двух стульев, перебираясь с одного на другой. Восемь тонких ножек и сгорбленная фигура сверху – вместе напоминают копошение странного насекомого, образ которого невольно распознаётся в момент возгласа Раскольникова: «Вошь я?..».

Помимо актёров в спектакле яркими символичными образами выступают ростовые куклы. Как ни обидно, их появление недвусмысленно напоминает нам, что все мы в той или иной мере можем оказаться куклами, игрушками в чьих-либо руках для неизвестной нам цели. Кто-то дёргает кукол за нити – рассудка, эмоции, мечты, идеи… И они/мы выполняют нужные кому-то движения, совершают предопределённые кем-то поступки. Нити грубые и нежные, железные и золотые, для интеллектуала и для простеца – для каждого находится свой «паук», который каждому подбирает индивидуальный короткий или длинный поводок.

Спектакль «Родькин чердак» лишён стереотипов трактовки «Петербурга Достоевского»: призрачностью, теснотой и умышленностью в постановке наделяется не город, а «идеи». Убедительно показано, что они способны в любом городе мира совершать превращение изначально проветриваемых «чердаков» в душные лабиринты.

Ещё отмечу, что игра актёров была обусловлена заданными рамками «двойничества» – тёмные костюмы и «кукольный» грим сознательно размывали индивидуальность персонажей, в то же время усиливая роль внутреннего многоголосья, буквально распирающего Раскольникова. Приём персональной отстранённости дал возможность актёрам с чёткой выразительностью донести до зрителя текст Достоевского.

Надо отдать должное авторам спектакля, которым литература «не мешает» адекватно переводить классическое произведение на язык сцены. Творческий коллектив, создавший «Родькин чердак», показал, что современный театр владеет средствами для создания захватывающего зрелища на основе произведений Достоевского, разворачивающего мир взаимно освещающихся сознаний.