Из жизни не нашего городка

Театр «Суббота», который в этом сезоне празднует 50-летие, посвятил свежую премьеру «Наш городок» памяти своего основателя и художественного руководителя Юрия Смирнова-Несвицкого, формировавшего прообраз особенных отношений актера и роли, театра и жизни.

В спектакле по одноименной пьесе Торнтона Уайлдера 1938 года (за нее знаменитый американский прозаик и драматург получил Пулитцеровскую премию) режиссер Александр Кузин скрупулезно следует авторским ремаркам. Указано «спектакль в спектакле», и рассказ о городке и его обитателях, о постановке и ее логике ведет артист Андрей Гульнев, отмеченный в списке действующих лиц как Помощник режиссера.

Написано «почти без декораций», и художник Эмиль Капелюш, обычно масштабный и оригинальный сценограф,
превосходит самого себя в смысле несвойственной ему сдержанности и лаконичности в организации пространства.

Буквально из ничего по краям сцены возникают обжитые дома, а посередке — церковь, где проходят вдохновенные спевки хора, или кладбище, на котором покоятся усопшие американцы-провинциалы. Перо драматурга выхватывает дюжину лет, полных событий обыденных и ярких, счастливых и печальных: сцены из жизни семейств Гиббс и Уэбб и их соседей. Это пьеса ни о чем — и обо всем. В ней всего несколько эпизодов, приключившихся с добропорядочными обывателями штата Нью-Гэмпшир в начале двадцатого века — и в то же время речь о том, как и чем живем мы с вами здесь и сейчас.

Художник по свету Евгений Ганзбург за счет выверенной цветовой палитры софитов и направления их лучей выводит невесомые настроенческие мизансцены, задает тональность существованию в горе и в радости, в богатстве и в бедности. Художественному и световому оформлению вторят лиричные музыкальные композиции Николая Морозова, и действие исподволь растворяется в воздухе, которым дышат персонажи, и в стройных аккордах, которые берут хористы, коими являются здесь почти все действующие лица и исполнители.

Эффект сопричастности создается путем едва уловимых перестановок серых лестниц-табуретов разного роста (вместо спинки — библиотечный шест-поручень, становящийся однажды могильным крестом), рождается из гулкого треньканья тросов-струн, натянутых частоколом чуть наискосок, легкого стука каблучков барышень и дам, звонка велосипеда мальчика-почтальона, и усиливается ненавязчивым присутствием рассказчика за старинным бюро-конторкой.

Простые вещи и важные темы: первая любовь, робкая и трепетная, и любовь зрелая, выстраданная и мудрая; томительное одиночество среди людей; нелепость случайной гибели; душащая неизбежность конца и умение смиренно принять его; скоротечность бытия в суете ежедневной рутины…

Голос у спектакля тихий, но сильный. Актеры общаются с публикой обыденно, просто, доверчиво. И неспешная, подробная игра их отсылает к искренности кинокартин 1960-70-х годов, где в кажущихся бесконечными разговорах героев, в антураже обманчивой тривиальности было предостаточно смысла. Этим и славна специфическая манера театра Смирнова-Несвицкого — условно-документальная и при этом неизменно деликатная и высокохудожественная.

В уездном вихре

В ТЕАТРЕ «СУББОТА» ПРЕДСТАВИЛИ «РЕВИЗОРА» КАК СОВРЕМЕННОЕ ПРОЧТЕНИЕ ГОГОЛЯ

Автор сценической композиции и постановки Андрей Сидельников призвал на помощь команду единомышленников – сценографа Николая Слободяника, хорео­графа Ирину Ляховскую, музыкаль­ного оформителя Анатолия Гонье – и перенес действие в наши дни. Прием известный и даже затертый, но только не в данном конкретном случае.

Версия «Субботы» оставляет гоголевский сюжет о нерадивых чиновниках, у которых от страха глаза велики, узнаваемым, универсальным и метафоричным. Но вместе с тем спектаклю за его ухарские замашки и способность пробить эмоциональную броню даже самых ярых приверженцев классики подходят такие эпитеты, как «лихой» или «дерзкий».

Изумленной публике отведена роль… журналистов в мизансцене пресс-конференции, незаметно переходящей в типичное совещание чиновничьего аппарата, за которым зритель наблюдает как за реалити-шоу. Городничий, судья, попечитель богоугодных заведений, смотритель училищ, уездный лекарь и почтмейстер при входе сдают мобильные телефоны секретарю и рассаживаются в президиуме лицом к залу. Перед каждым спикером – табличка с именем, над головами по обе стороны условной рампы – плазменные экраны. Знаменитую первую реплику пьесы «Я пригласил вас, господа, чтобы сообщить пренеприятное известие» городничий (Максим Крупский) произносит в микрофон наподобие вступительного слова на брифинге: с кислой миной, но с чувством собственной важности.

На экранах в ответ на тревожную весть появляются диаграммы курса доллара и фрагменты экстренных выпусков новостей. Пересказ вещего сна городничего о крысах идет доверительным монологом, имитирующим ответ на вопрос представителей прессы. Секретарь раздает спикерам копии письма, полученного от друга Антона Антоновича Сквозник-Дмухановского. Каждое слово городничего услужливо конспектируют. Судья Ляпкин-Тяпкин (Анатолий Молотов) ретиво рассуждает о судьбах родины. «Почтой России» именует себя и свою профессиональную деятельность почтмейстер Шпекин (Владимир Абрамов). Образцы колпаков для больных в богоугодных заведениях выдают в пластиковых пакетах, пока речь держит Земляника (Владимир Шабельников). И так далее, и тому подобное.

Ради актуализации к тексту Гоголя добавлена изрядная доля отсебятины – как в репликах, так и в режиссуре: упоминают, например, котлован под «стадион, который много лет строится», метафорически изображают незавидную участь проштрафившегося Земляники, «скармливая» табличку с его именем офисному измельчителю бумаги, а многие фразы из первоисточника превращаются в телевизионные штампы. Здесь Бобчинский и Добчинский (Григорий Сергеенко и Иван Байкалов) – сладкая парочка телеведущих. «Чрезвычайное происшествие. Неожиданное известие» – это название их авторской передачи на некоем телеканале «Э» (от слова «Эксклюзив») с многообещающими подводками «Эксклюзив с Петрами Ивановичами» и «Мы всегда где-то рядом».

Они, похожие как близнецы и неизменно одинаково одетые (в черных ли костюмах и белых сникерсах, в майках ли с принтами в виде чудаковатых братьев-близнецов Труляля и Траляля), сидят перед камерами «в прямом эфире» и хором тянут свое «Э-э-э! сказали мы с Петром Ивановичем». Они же снимают заказную программу «Добрые дела с губернатором». А раздвижные панели в телестудии, они же – пресс-центр и стены в доме городничего, украшены принтами «Гоголь Ревизор»: так обычно выглядят логотипы спонсоров и партнеров.

Лирическое отступление про птицу-тройку и куда-то несущуюся Русь, позаимствованное Сидельниковым из «Мертвых душ», вложено в уста тренера по сайклу, чтобы подбадривать жену и дочь городничего (Екатерина Рудакова и Валентина Лебедева), что крутят педали велотренажера. Тем временем оголодавшие Хлестаков и слуга его Осип (Владислав Демьяненко и Артем Лисач) в гостинице заняты поеданием дешевого супа быстрого приготовления и мечтами о блюдах сети ресторанов русской кухни.

Кульминацией становится сцена представления Хлестакова высшему свету уездного города N. Решена она в том же формате пресс-конференции. Чиновник из Петербурга появляется под шлягер «Никого не жалко, никого»: черный цилиндр, кафтан с принтом, белое жабо на голое тело, пестрые шорты, манерная брошка, модные кроссовки. Вальяжное знакомство с Анной Андреевной и Марьей Антоновной проходит под фонограмму «Выпьем за любовь» у барной стойки с шестом: Иван Александрович изволит мешать коктейли, танцевать на столах и кувыркаться под аплодисменты собравшихся. Соблазнение обеих дам («Какой пассаж!») происходит в душевой кабинке. И аттракционом совсем уж невиданной пошлости становится бомбический хит, написанный Хлестаковым, который подобострастно подхватывает чиновничий хор – и пускается в пляс. Это сыграно очень смешно, до истерики, как и сцена взяток, в финале которой ревизор выносит добычу в коробке из-под ксерокса.

Во всей этой экзальтации главное – не забыть, что над ­собой смеемся…